Парадигмальная основа правотворчества



В статье анализируется механизм возникновения научных достижений, лежащих в основе правотворчества. Центральное место в этом влиянии отводится научным сообществам и научным школам. Делается вывод о мультипарадигмальности данного механизма.

Ключевые слова: парадигма, мультипарадигмальность, научное сообщество, научная школа.

Любой вид деятельности имеет определенную основу. Здесь уместно вспомнить философское учение о базисе и надстройке. Основа — это базис, сама деятельность — явление надстроечное. В основании правотворчества лежит научное творчество. Творчество — неотъемлемое качество человеческой деятельности, исключительное ее свойство. Творить может только человек. Творческое начало присуще каждому человеку, но проявляется оно на разных уровнях. Различают художественное и научное творчество. Научное творчество подчиняется объективным закономерностям. «Во-первых, оно большей частью целенаправлено, а потому протекает в определенных рамках, заданных предметом и методом исследования, а подчас и научной школой. … Во-вторых, совершенно различны критерии оценки полученных результатов. Научное творчество направлено на расширение познания мира и достижение такого результата (открытие, теорема, изобретение, законопроект и т. д.), критериями ценности которого принято считать его новизну, социальную или техническую значимость и совершенство исполнения. У художественного творчества один критерий оценки — эстетический, содержание которого весьма изменчиво», — отмечает профессор В. Н. Кудрявцев [1, с. 22].

В условиях свободы научного творчества особую актуальность приобретают парадигмальные основания деятельности научного сообщества в процессе правотворчества. Парадигма — это категория философии науки, определяемая как признанное всеми научное достижение, которое в течении определенного времени дает научному сообществу модель постановки и решения задач. Данный термин получил в науке широкое распространения после выхода в свет работы американского исследователя Томаса Куна «Структура научных революций».

Для гуманитарных наук свойственна мультипарадигмальность, «вновь возникшая парадигма не отменяет с ходу всех предшествующих (как бывало в науке ранее), а опирается на них и предлагает лишь еще один угол зрения на изучаемый круг проблем» [2, с. 64].

В последние 15 лет отечественная правовая наука фактически обслуживала либеральную парадигму (парадигму юридического европоцентризма), с которой связывают становление либерально-индивидуалистического правопонимания. С этой парадигмой связывают преодоление коллективно-этатистской «матрицы» советского периода.

Это привело к весьма печальным последствиям. Адепты крайнего либерализма заложили в нормативную модель весьма опасный фундамент. Либеральные ценности, не имеющие прочных корней в российской истории, отторгаются социальной практикой. Созрела необходимость пересмотра парадигмальных оснований правотворчества и их корректировка в соответствии с социальными ожиданиями.

Свобода исследовательской деятельности де-факто ограничена. Имеются ограничения, связанные не только с предметом и методом исследования, но и своеобразными «оковами» научной школы. Преодоление этих ограничений (сбрасывание «научных оков») несет определенные риски. В. Н. Кудрявцев справедливо отмечает, что «в итоге скорее всего получится либо научная фантастика, либо лженаука, хотя не исключено, что произойдет выдающееся научное открытие. И тогда сложатся новые, более широкие рамки, которые по-другому определят и направления, и методы, да и ограничения научного поиска» [1, с. 22]. В свете сказанного на авансцену научной деятельности выходят научные сообщества, действующие в рамках определенной правовой парадигмы.

Ценность деятельности научного сообщества имеет как непосредственное, так и опосредованное значение. Опосредованное значение заключается в тех правовых конструкциях, которые разрабатываются учеными, а затем используются разработчиками правовых актов. Встречаются и случаи реализации непосредственной ценности результатов деятельности научных сообществ в целом и представляющих их отдельных ученых. В качестве примера непосредственной ценности можно вспомнить о том, что доктрины наиболее квалифицированных специалистов в системе международного права рассматриваются как источник права. Также необходимо учитывать наличие доктринального восприятия у правоприменителей, и, в частности, у судей. «Именно через доктринальное восприятие судей, в объективном порядке являющихся очевидными представителями корпуса наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву, проявляет себя сущность принимаемых судом решений», — отмечает профессор Р. А. Каламкарян [3, с. 75].

Опосредованное значение деятельности научных сообществ можно проследить и на примере воздействия на правовую систему через научные представления отдельного ученого, взятое за основу научным сообществом. Так, высказанная А. В. Васильевым точка зрения относительно предметной принадлежности юридической техники, вероятно, затормозило ее развитие, так как по мнению данного ученого юридическая техника выходит за предмет исследования теории государства и права [4, с. 146–149]. Конечно точки зрения по этому вопросу были весьма разнообразны, но, как отмечает С. В. Поленина, «в российской юридической науке суждение о прикладном, утилитарном характере юридической техники сложилось во многом под влиянием позиции А. В. Васильева [5, с. 7].

В качестве одной из современных парадигм юриспруденции выделяют синергетическую парадигму [2, с. 64]. Синергетика — это наука о самоорганизации. Элементы самоорганизации присутствуют и в сфере права. Особенно близка самоорганизация юридическая наука. На протяжении весьма продолжительного времени юридической наукой руководили «кукловоды» из числа партийных деятелей. «Сегодня правоведение располагает всеми возможностями для свободного творческого поиска и ведения плюралистической дискуссии, без которой нет движения вперед. Но следует остерегаться другой крайности, которую можно назвать «чрезмерной самоорганизацией». В последнее время некоторые исследователи, забывая о том, что главным объектом юриспруденции является действующее позитивное право, не считают нужным в своих рассуждениях основываться на существующих законах, относятся к ним пренебрежительно, отыскивают мельчайшие недостатки и взамен предлагают собственные якобы более совершенные варианты. Но ведь отрыв от фактов влечет за собой гибель науки. Следует помнить и о стабилизирующей роли права в обществе, чему может помешать чрезмерная самоорганизация юридической науки», — отмечает Ю. Ю. Ветютнев [2, с. 68].

Право — это социальный феномен, а не продукт чистой абстракции. Пришло время обратить внимание на человека, синтезирующего этот «абстрактный продукт». «Для многих сегодня не секрет, что большинство подходов по исследованию правовой действительности либо вообще исключали отдельного человека из круга обсуждаемых проблем, либо косвенно, частично затрагивали вопросы правового существования личности. И это не могло не сказаться на жизнедеятельности общества, государства и личности. По существу, теоретические разработки отделяли право от конкретного человека, от его форм существования. Все сводилось лишь к тому, что отдельный индивид должен всегда следовать установкам и правилам, которые созданы без него», — справедливо отмечает А. И. Брызгалов [6, с. 20].

Тем не менее, роль личности в юридической науке достаточно велика. Вокруг личности возникает весьма своеобразная среда, которую именуют научной школой. Данный феномен стал предметом пристального исследования, в том числе и в последнее время [7, с. 10–27].

Так, научная школа А. Б. Венгерова способствовала развитию синергетической парадигме в юриспруденции. Он пришел «к выводу о существовании специальной теории российской государственности», чему способствовали «его методологические воззрения, связанные с особой оценкой роли случая в понимании государственно-правовых явлений. Автор, по существу, перенес случайное из объектов теории государства и права в ее предмет, что выглядит как смешение объектов науки и ее предмета» [8, с. 28–33].

В основе функционирования Конституции РФ 1993 г. лежит либеральная парадигма. «Ключевой характеристикой Конституции 1993 года, — считает В. Мау, — является ее либеральный характер. Впервые в российской истории в Конституции переплетаются политический и экономический либерализм… В ней предпринята попытка обеспечить реализацию «естественного права» (в его либеральной трактовке)… Главы 1 и 2 Конституции содержат более либеральные положения, чем другие главы» [9, с. 163].

Таким образом современная юридическая наука тяготеет к мультипарадигмальности. Кроме центральной (господствующей) правовой парадигмы (в качестве таковой мы уже обозначили либеральную парадигму) можно выделить и вспомогательные. Важное влияние на разработку отдельных парадигм оказывает научное сообщество. Парадигмальной основой правотворческой деятельности является научное знание, которое развивается благодаря взаимодействию и конкуренции различных правовых школ.

Литература:

1. Кудрявцев В. Н. Свобода научного творчества // Государство и право. — 2005. — № 5. — С. 22–28.
2. Ветютнев Ю. Ю. Синергетика в праве // Государство и право. — 2002. — № 4. — С. 64–69.
3. Каламкарян Р. А. Роль доктрин наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву различных наций в формировании современного международного права // Государство и право. — 2006. — № 6. — С. 75–85.
4. Васильев А. М. Правовые категории. Методологические аспекты разработки системы категорий теории права. М.: Юрид. лит., 1976. — 264 с.
5. Поленина С. В. Юридическая техника как социальный феномен // Государство и право. — 2011. — № 9. — С. 5–14.
6. Брызгалов А. И. О некоторых теоретико-методологических проблемах юридической науки на современном этапе // Государство и право. — 2004. — № 4. — С. 17–22.
7. Баранов В. М., Иудин А. А., Шпилев Д. А. Феномен «научная школа» в представлении профессорского корпуса России (опыт социологического анализа) // Юридическая наука и практика: Вестник Нижегородской академии МВД России. — 2018. — № 3 (43). — С. 10–27.
8. Протасов В. Н. К вопросу о «специальной» теории государства и права // Государство и право. — 2007. — № 11. — С. 28–33.
9. Мау В. Конституция 1993 года и экономические реформы в России // Конституционное право: восточноевропейское обозрение. — 2003. — № 4. — С. 163.