Отличие законных методов расследования преступлений от провокации



В статье анализируются международные стандарты проведения скрытой полицейской операции и ее отличия от неправомерной провокации преступления. Доказывается, что провокация не может рассматриваться в контексте учения о соучастии в преступлении в качестве разновидности подстрекательских действий. Для ее оценки требуется введение в закон норм об ответственности за провокацию преступлений, тогда как оценки поведения спровоцированного лица должна осуществляться с использованием института неоконченного преступления.

Ключевые слова: практика международных судов, полицейская операция, провокация преступления подстрекательство к преступлению, покушение на преступление

Проблема провокации преступления соединяет в себя два взаимосвязанных аспекта: отличие законных методов расследования преступлений от провокации, с одной стороны, и оценка провокации в контексте учения о соучастии, с другой.

В первом случае именно нормы и принципы международного права сыграли значимую роль в формировании современной российской практики. Речь идет о многочисленных решениях Европейского Суда по правам человека, в которых определены исходные параметры законности и обоснованности негласных полицейских мероприятий и их отличие от недопустимой провокации преступлений.

Прежде всего, Европейский Суд допускает, что использование тайных агентов, внедряемых в криминальную среду с целью выявления преступников и пресечения преступной деятельности, может выступать оправданным и достаточно эффективным средством, используемым государством в деле борьбы с преступностью, в том числе с наиболее опасными ее формами — организованной преступностью, коррупцией, оборотом наркотиков. Применение специальных методов расследования, в частности, негласных, не может само по себе нарушать право на справедливое судебное разбирательство, однако опасность полицейской провокации в результате таких мероприятий предполагает, что их применение должно быть ограничено понятными рамками. Суд подчеркивает: «государственные интересы не могут обосновывать использование доказательств, полученных в результате полицейской провокации, поскольку применение таких доказательств подвергнет обвиняемого риску окончательно лишиться справедливого судебного разбирательства с самого начала».

Исходя из этих принципиальных позиций, на основе многочисленных решений Европейский Суд выработал свое представление о полицейской провокации. В деле «Раманаускас против Литвы» он определил: «Полицейская провокация (в некоторых переводах этого решения используется термин «подстрекательство со стороны полиции») случается тогда, когда задействованные должностные лица, являющиеся или сотрудниками органов безопасности, или лицами, действующими по их указанию, не ограничивают свои действия только расследованием уголовного дела по существу неявным способом, а воздействуют на субъект с целью спровоцировать его на совершение преступления, которое в противном случае не было бы совершено, с тем чтобы сделать возможным выявление преступления, то есть получить доказательства и возбудить уголовное дело».

Основные требования к правомерной тайной полицейской операции, а соответственно, и основные критерии ее отграничения от провокации, классифицируются на содержательные и процессуальные, и состоят, по мнению Европейского Суда в следующем:

‒ полицейская операция, в отличие от провокации, должна быть направлена на поимку конкретного лица, а не на любое лицо, которое бы согласилось бы совершить преступление («Худобин против России);

‒ должны иметь место объективные подозрения в том, что лицо задействовано в преступной деятельности или предрасположено к совершению преступления («Ваньян против России»); если в прошлом заявитель и привлекался к уголовной ответственности, это само по себе не является признаком того, что в настоящем он осуществляет какую-либо преступную деятельность («Константин и Стоян против Румынии»);

‒ предварительная информация, касающаяся существующего намерения совершить преступление, должна быть проверяема («Раманаускас против Латвии»);

‒ порядок получения разрешения на проведение следственных действий, а также осуществления за ними надлежащего надзора должен быть ясным и предсказуемым («Ваньян против России»);

‒ для проведения специальной операции власти должны располагать конкретными и объективными доказательствами, свидетельствующими о том, что имеют место приготовления для совершения действий, составляющих преступление, за которое лицо в дальнейшем преследуется («Раманаускас против Литвы»);

‒ полицейская операция является правомерной, если оперативные сотрудники «присоединились» к совершению уголовно наказуемого деяния; следовательно, необходимо устанавливать, осуществлялись ли уже в момент вмешательства полиции преступные действия;

‒ в любой негласной операции должно соблюдаться требование о проведении расследования «в основном пассивным способом»; это, в частности, исключает любое поведение, которое может расцениваться как давление, оказанное на заявителя с целью совершения им преступления, такое как инициативный контакт с заявителем, повторное предложение после первоначального отказа, настоятельные требования и др. («Веселов против России»); проводя разграничение между законным проникновением оперативного сотрудника и подстрекательством к совершению преступления, следует установить, вынуждался ли заявитель к совершению преступления, активную или пассивную роль выполняли лица, осуществляющие оперативно-розыскную деятельности, и им способствующие («Ваньян против России»);

‒ обязанность доказать, что провокации не было, возлагается на органы, осуществляющие расследование; в отсутствие таких доказательств судебные органы должны исследовать фактические обстоятельства дела и принять необходимые меры для выявления истины, с тем, чтобы решить, имела ли место провокация («Банникова против России»);

‒ любой доказуемый довод о подстрекательстве создает для судов обязанность рассмотреть его способом, совместимым с правом на справедливое судебное разбирательство; признание себя виновным не освобождает суд первой инстанции от обязанности рассмотреть утверждения о подстрекательстве («Раманаускас против Литвы»);

‒ требования справедливости судебного разбирательства будут соблюдены только в том случае, если в распоряжении лица имелась эффективная возможность поднять вопрос о провокации в ходе судебного разбирательства по делу, посредством ли заявления возражения или иным образом («Лагутин против России»);

‒ исключение из числа доказательств по уголовному делу данных о необоснованности проведения второго и последующего оперативного мероприятия и отмена основанных на них судебных решений не лишает лицо статуса жертвы, если суд не удостоверился в отсутствии признаков провокации в первом из серии проведенных оперативных мероприятий («Мамонтов против России»).

Соблюдение этих международных гуманитарных стандартов делает полицейскую операцию, проводимую в соответствии с требованиями внутреннего российского законодательства обоснованным и правомерным мероприятием, направленным на противодействие преступности и защиту интересов личности, общества и государства. Соответственно, нарушение отмеченных стандартов и норм полицейской операции превращает последнюю в недопустимую провокацию (проблема нарушения законности и прав человека при проведении оперативных мероприятий, не связанная с провокацией, здесь по понятным причинам не исследуется).И в этом случае возникает вопрос о ее (провокации) правовой оценке.

Как уже отмечалось, в самих переводах решений Европейского Суда сознательно или неосознанно, специалистами используется два термина для обозначения исследуемого явления — «провокация» и «подстрекательство». Уже только один этот факт заставляет рассмотреть по существу вопрос о том, является ли провокация подстрекательством, совпадают эти явления или же обладают различной правовой природой.

В нормах международного права ответа на этот вопрос не содержится. В отечественной литературе он вызывает дискуссию, уходящую корнями в далекое прошлое. Пожалуй, наиболее известным формальным поводом для нее можно признать определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 8 июня 1946 года, в котором было отмечено, что «лицо, спровоцировавшее другое лицо на совершение преступления, хотя и с целью последующего изобличения, должно отвечать как за подстрекательство к совершению преступления».

Мнения юристов в оценке этого тезиса разошлись. Некоторые признают, что провокатор преступления — суть подстрекатель, тогда как спровоцированный на преступление — исполнитель. Другие же аргументируют иной подход, доказывая отсутствие объективных признаков подстрекательства в поведении провокатора и наличие различных, несовпадающих субъективных намерений. Исходя из этого специалистами формулируется вывод о том, что действия провоцирующего лица, не укладывающиеся в рамки соучастия, должны получить оценку посредством иных, специальных предписаний, либо в рамках института соучастия в качестве самостоятельного вида соучастных действий, либо в рамках самостоятельных норм Особенной части УК РФ как отдельный состав преступления.

Рассматриваемая проблема (возможность признания провокации подстрекательством) осложняется наличием в УК РФ самостоятельной статьи об ответственности за провокацию взятки или коммерческого подкупа (ст. 304 УК РФ) и одновременно отсутствием аналогичных норм об ответственности за провокацию иных преступлений (например, связанных с оборотом наркотических средств, при выявлении которых, как показывает практика Европейского суда по правам человека, проблема провокации проявляет себя крайне часто).

Направление в ее разрешении определил Пленум Верховного Суда РФ. В п. 34 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 24 г. от09.07.2013 «О судебной практике по делам о взяточничестве и об иных коррупционных преступлениях» сказано: «От преступления, предусмотренного статьей 304 УК РФ, следует отграничивать подстрекательские действия сотрудников правоохранительных органов, спровоцировавших должностное лицо или лицо, выполняющее управленческие функции в коммерческой или иной организации, на принятие взятки или предмета коммерческого подкупа. Указанные действия совершаются в нарушение требований статьи 5 Федерального закона от 12 августа 1995 года № 144-ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности» и состоят в передаче взятки или предмета коммерческого подкупа с согласия или по предложению должностного лица либо лица, выполняющего управленческие функции в коммерческой или иной организации, когда такое согласие либо предложение было получено в результате склонения этих лиц к получению ценностей при обстоятельствах, свидетельствующих о том, что без вмешательства сотрудников правоохранительных органов умысел на их получение не возник бы и преступление не было бы совершено. Принятие должностным лицом либо лицом, выполняющим управленческие функции в коммерческой или иной организации, при указанных обстоятельствах денег, ценных бумаг, иного имущества или имущественных прав, а равно услуг имущественного характера не может расцениваться как уголовно наказуемое деяние. В этом случае в содеянном отсутствует состав преступления (пункт 2 части 1 статьи 24 УПК РФ)».

Таким образом, с учетом положений действующего законодательства, высшая судебная инстанция признает, что провокация и подстрекательство — принципиально разные явления. При провокации взятки или коммерческого подкупа отсутствуют позитивные действия провоцируемого лица, что исключает само событие преступления с его стороны. Однако как только провоцируемое лицо выполнит действия, направленные на совершение преступления, провокатор «превращается» в подстрекателя.

Сознавая такой подход как данность, отметим, что он основан, во-первых, только на наличном уголовно-правовом ресурсе (ст. 304 УК РФ), а во-вторых, на ограничениях, заложенных в существующей редакции ст. 304 УК РФ, использующей для обозначения провокации взятки оборот «попытка передачи». Следовательно, он по объективным причинам не может быть признан универсальным с тем, чтобы быть распространенным на случаи провокации иных преступных деяний.

Необходимость соблюдения единых стандартов в оценке поведения провокаторов предполагает, что потенциально можно воспользоваться одним из нескольких вариантов совершенствования закона и практики его применения:

а) введение в закон общей нормы об ответственности за провокацию преступлений или нескольких специальных норм о провокации отдельных видов преступлений, содержательно аналогичных положениям ст. 304 УКРФ и, соответственно признания описанного выше подхода высшей судебной инстанции в качестве универсального;

б) в ситуации, описанной в пункте «а» внести изменения в общее понятие провокации с тем, чтобы наличие преступных действий провоцируемого лица не исключало ответственности провокатора за самостоятельное преступление (ст. 304 УК РФ и ее возможные аналоги), но требовало оценки поведения спровоцированного как покушения на преступление;

в) исключения из закона ст. 304 УК РФ, признания провокации формой подстрекательства к преступлению и признания провокатора и спровоцированного соучастниками.

Полагаем, что оптимальное решение проблемы провокации может быть основано на дальнейшем развитии идей С. Н. Радачинского и Б. В. Волженкина, и предполагает криминализацию на уровне общей нормы действий по провокации любого преступления и квалификацию действий спровоцированных на преступление лица как покушения.

Таким образом, провокация преступления, к которой следует относить также и проведение специальной полицейской операции с нарушением установленных стандартов, не может рассматриваться в контексте учения о соучастии в преступлении в качестве разновидности подстрекательских действий. Для ее оценки требуется введение в закон общей нормы об ответственности за провокацию преступлений или нескольких специальных норм о провокации отдельных видов преступлений, причем таких, чтобы наличие преступных действий провоцируемого лица не исключало ответственности провокатора за самостоятельное преступление (ст. 304 УК РФ и ее возможные аналоги), но требовало оценки поведения спровоцированного лица с использованием института неоконченного преступления.

Литература:

1. Артеменко Н. В., Минькова А. М. Проблемы уголовно-правовой оценки деятельности посредника, провокатора и инициатора преступления в уголовном праве России // Журнал Российского права. — 2004. — № 11.
2. Волженкин Б. В. Служебные преступления. — М.: Юристъ, 2005.
3. Иванов В. Д. Провокация или правомерная деятельности // Уголовное право. — 2001. — № 3.
4. Ковалев М. И. Соучастие в преступлении. В 2 ч. Ч. 2. Виды соучастников и формы участия в преступной деятельности. — Свердловск: Б.И., 1962.
5. Кугушева С. В. Провокация преступления: проблемы уголовно-правовой квалификации // Российский следователь. — 2005. — № 10.
6. Пионтковский А. А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. — М.: Госюриздат, 1961.
7. Право Европейской конвенции по правам человека / Харрис, О^,Бойл, Уорбрик; пер. с англ. В. А. Власихин. — М.: Развитие правовых систем, 2016.
8. Пудовочкин Ю. Е. Квалификация соучастия в преступлении. Судебная практика. — М.: РГУП, 2017.
9. Радачинский С. Н. Провокация преступления как комплексный институт уголовного права: проблемы теории и практики. — Нижний Новгород: Нижегородская академия МВД России, 2011.
10. Тищенко А. В. К вопросу об уголовной ответственности за провокацию преступления // Теория и практика общественного развития. — 2014. — № 16.