Трагические страницы раскулачивания в Ишимском округе

Сплошная коллективизация, проведенная ускоренными темпами, ранее воспринималась как единый и оптимальный вариант развития. В наши дни коллективизация представляется как явление противоречивое и неоднозначное. Сегодня известны результаты пройденного пути, и можно судить не только о субъективных намерениях, но и об объективных последствиях, а главное – об экономической цене и социальных издержках коллективизации. Без глубокого и всестороннего изучения и анализа коллективизации, «раскулачивания» и их последствий невозможно создание целостной картины истории России советского периода, видения реформирования сельского хозяйства на современном этапе. Кроме того, рассмотрение основных изменений, происходивших в 1930-е гг. в аграрной сфере, позволяет более глубоко осмыслить истоки современного кризиса, охватившего российское сельское хозяйство.

Наименее исследованной, но оттого не менее трагической страницей, является раскулачивание на территории Ишимского округа. Судить о его масштабах можно лишь по неопубликованным архивным источникам и воспоминаниям старожилов. Уходят люди… Приходит время говорить о трагических событиях тем, кто их видел, испытал на себе хоть часть ужасов раскулачивания. Ради Правды. Ради памяти. Их еще немало. Но не так уж много.

В рассматриваемый период времени Ишимский округ, состоявший из четырнадцати районов: Голышмановского, Жиляковского, Ламенского, Петуховского, Ларихинского, Частоозерского, Сорокинского, Викуловского, Аромашевского, Абатского, Армизонского, Ильинского, Сладковского и Бердюжского входил в состав Уральской области.

Сельское хозяйство Уральской области, которая включала до 1934 года большую часть нынешних Свердловской, Челябинской, Курганской, Пермской и Тюменской областей, носило характер преимущественно зернового производства. Урожайность была низкой – по 8-10 центнеров с десятины. Обычная деревенская семья при собственном благополучии кормила трех горожан. Хозяйство, имеющее десять гектаров посева и отнесенное к кулацкому, кормило, по меньшей мере, пятнадцать человек. В 1927 году ввели новый сельхозналог. Принудительно установили низкие закупочные цены на хлеб. Ужесточили формы финансового давления на деревню. Уже в конце двадцать седьмого недоимки стали обычными для крестьянского двора [с. 13-14].

Переход к политике сплошной коллективизации под лозунгом – «даешь бешенные темпы» ставил вопрос о судьбе не отдельных кулацких хозяйств, а в целом о кулачестве. Форсирование коллективизации означало развертывание раскулачивания, т. е. насильственного лишения их средств производства, построек и т. п. и то и другое навязывалось под сильнейшим нажимом сверху. В представлении Сталина и его окружения, цель здесь оправдывала средства. Они понимали, что иначе невозможно ни сломить нежелание среднего крестьянства идти в колхоз (решить, иначе говоря, ближайшую свою задачу – ускорить формальное обобществление крестьянского хозяйства), ни, тем более, добиться переделки «в духе социализма» «собственнической» психологии мужика и тем самым обобществить сельское хозяйство на деле (т. е. осуществить одну из основных и едва ли не самых трудных задач долговременной политики партии в деревне).

Сильной помехой на пути решения обеих проблем являлась хозяйственная верхушка деревни – кулаки. И дело не только в том, что кулаки оказывали всяческое сопротивление колхозному строительству. Главное, что они олицетворяли для большинства деревенских тружеников жизненный идеал самостоятельного хозяйствования, а также имущественного и иного достатка и тем сводили на нет большевистскую пропаганду преимуществ коллективной системы ведения хозяйства.

Вот почему с переходом к массовой коллективизации участь кулацкого слоя была предрешена. В конце декабря 1929 года в выступлении на конференции аграрников-марксистов И.В. Сталин заявил, что в политике партии и государства совершился «один из решающих поворотов»: «…от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса». Смысл новой политики вождь видел в том, чтобы «сломить кулачество», «ударить по кулачеству…, так, чтобы оно не могло больше подняться на ноги…»

По настоянию И.В. Сталина выходит постановление СНК СССР, согласно которому к кулацким относили хозяйства по следующим признакам: доход в год на одного едока свыше 300 руб. (но не менее 1500 руб. на семью), занятие торговлей, сдача внаем машин, помещений, применение наемного труда; наличие мельницы, маслобойни, плодовой или овощной сушилки и пр. Уже один из этих признаков делал крестьянина кулаком. Появилась возможность подвести под раскулачивание самые различные социальные слои деревни. Количество ликвидируемых по каждой категории хозяйств (все кулачество делилось на три категории) должно было строго дифференцироваться по районам в зависимости от фактического числа кулацких хозяйств в районе с тем, чтобы общее число ликвидируемых хозяйств по всем основным районам составляло в среднем примерно 3-5%. И хотя оговаривалось, что настоящее указание (относительно «лимита» 3-5%) «имеет целью сосредоточить удар по действительным кулакам и безусловно предупреждать распространение этих мероприятий на какую-либо часть середняцких хозяйств» - на деле, практически, оно к этому и вело. «Лучше перегнуть, чем недогнуть» - лозунг, которым руководствовались коллективизаторы-перегибщики на местах при раскулачивании [4, с. 51-53].

Так, например, в инструкции по проведению работы, связанной с выселением кулачества, которая была разослана всем председателям райисполкомов (от 1929 года) в пункте «Снабжение необходимыми предметами и продовольствием выселяемых» значилось следующее:

1. У всех выселяемых семей в обязательном порядке оставлять: лесопильные, рыболовные орудия производства (топоры, пилы, лопаты, сети и т. д.);

2. Каждая выселяемая семья должна иметь:

а) продовольствия на три месяца по нормам из расчета: муки на взрослого члена семьи 1 пуд на месяц и на малолетнего 30 фунтов на месяц. Кроме того, на малолетних (до 12 лет) должен быть выдан сахар из расчета 50 граммов;

б) На пунктах формирования эшелонов и пунктах остановки должно выдаваться детям до десятилетнего возраста молока по ½ бутылки на одного человека за намеченный расчет, в этих же пунктах должен быть кипяток;

в) Обеспечение теплой одеждой, как то: валенки, тулупы, шапки и т. п.;

г) Денежных средств, изъятых при конфискации у данной семьи должно быть выдано денег не более 500 руб. из коих 50 руб. выдано на руки для всяких дорожных расходов, а остальные вручаются по прибытии к месту ссылки [1, л. 24].

О том, что же происходило в действительности, мы можем судить по воспоминаниям очевидцев.

Южакова Евдокия Сергеевна 1931 года рождения, уроженка д. Н-Ашлык (Аромашевский район), имеет высшее педагогическое образование: «… Дом сломали, увезли бревна. Все конфисковали: скот, муку. И в 24 часа сослали под конвоем сноху Пелагею с тремя детьми куда-то за Тобольск. А деда с бабушкой и двумя сыновьями (им лет по двенадцать было) - на Север, за Самарово, современный Ханты-Мансийск. Взять с собой ничего не разрешили: только немного сухарей, да из одежды то, что на себе. И под конвоем они поехали на подводе. Проводить их не разрешили. Мама говорила: «Я бежала за подводой по деревне, так, меня прикладами винтовок отогнали». Все, что было, забрали, все до единой картофелинки, чугунки, ложки, чашки, лопаты, грабли, ведерки и одежду, ту, которую можно считать одеждой. Даже отрезали пружину у зыбки, в которой лежала младшая сестренка Женя, ей было пять месяцев. Зыбку бросили на пол, забросали всяким барахлом. Мама в горе этого даже не заметила. Потом ушли в пригон за коровой (только она оставалась). Мама побежала следом, схватила корову за рога… А на нее наган наставили, как она говорила, со словами: «Убью, кулацкое отродье!». Корову увели, мама вернулась в домик, «Не плачу, - рассказывала она нам – сердце закаменело». Прибежала соседка и говорит: «А это что за куча?» «Да, барахло, негодное для них» - отвечает мама. Стала соседка эту кучу разбрасывать, и ахнула: «Анна, так ведь здесь девчоночка, уже синенькая, да вроде еще дышит…» И стала ее качать. А мама ей: «Не надо, пусть умирает…».

Как видно, ни о каком снабжении теплыми вещами и обеспечении продовольствием нет и речи. К числу кулаков относили хозяйства, которые и середняцкими-то в некоторых случаях можно назвать с натяжкой.

Е.С. Южакова вспоминает: «Мои родители: отец Южаков Сергей Дорофеевич и Южакова Анна Прокопьевна родились и выросли в д. Н-Ашлык, Аромашевской волости. Семья папы была большая: отец, мать, дедушка, бабушка, дети, снохи, внуки – всего 23 человека, жили в одном крестовом доме. Дом был добротный. Во дворе разные постройки: шорная, баня, сарай, конюшня, коровник. Жили натуральным хозяйством. Все делали сами: пахали, сеяли рожь, овес, пшеницу, гречку. Косили, пряли, ткали, шили одежду из сермяги (овечья самотканка), шубы, рабочую обувь из кожи. Земли было достаточно, так как в семье было одиннадцать мужчин. Грамоте не учились – нужно было работать. В семье работников не нанимали. Работали много: с раннего утра до позднего вечера. К моменту коллективизации две семьи отделились. Общими силами сначала построили домик для брата Ивана. Потом поставили дом Сергею. Началась коллективизация. В деревню, откуда ни возьмись, приехал молодой парень Кудинов. Никто его не уполномочивал (как все говорили) и представитель властей, не знаю, откуда, Василий Пальянов. К ним присоединился деревенский мужчина, никогда в хозяйстве своем не работавший. Вот эти три человека стали вершить дела. Семью дедушки объявили кулацкой семьей, а нашу семью и семью дяди Ивана – кулацким отродьем. Тех, кто остался в родовой семье: деда, бабушку, сноху Пелагею с ребятишками, двух братьев-близнецов выселили из дома в шорную (маленькую избушку во дворе)».

Александра Варламовна Бакланова (в девичестве Воронина) 1926 года рождения, уроженка с. Малиновка Аромашевского района: «Семья наша была трудолюбивая. Отец построил своими руками большую усадьбу. Во дворе, кроме коров, держали выездных лошадей. Работали на себя, батраков не нанимали. Пятеро детей нас у родителей было, я самая младшая. Отец сеял поля за деревней, их так и называли «Воронинские поля», да и до сих пор так называют…

В ту пору было мне 6 лет. Была холодная зима, отца долго били, а потом увезли куда-то, маму, меня и брата Михаила выгнали из дома, не разрешив взять с собой ничего. Так нас раскулачивали. Страх и ужас охватил нас, но ничего нельзя было сделать. Мама, прижав нас к груди, громко плакала, когда со двора уводили нашу белую безрогую коровушку-кормилицу. Отца арестовали. Его, маму и меня сперва сослали в деревню Николаевку, что располагается в нашем же районе, а потом в поселок Западный Вагайского района под присмотр местного коменданта, как врагов народа. Там мы страшно голодовали, кроме молодых листьев липы и травы кушать было нечего…».

Воспоминания Зенкина Николая Федоровича 1918 года рождения – уроженца деревни Н-Ашлык Аромашевской волости: «Отца моего забрали, расстреляли в 30-е годы. Маму, меня одиннадцатилетнего, сестру 9 лет и сестреночку 1,5 годика посадили в сани и повезли в ссылку, зимой при морозе 30 и более градусов. С Ново-Ашлыка до Тюмени, а это почти 400 километров, как-никак. Привезли в Тюмень, поместили сначала в церковь какую-то, потом перевезли в бараки на лесозавод «Республиканец». До ссылки жили так: для того, чтобы не помереть с голоду, мама меня отдала коров пасти в деревню Ольгино подпаском. Плата была следующей: сегодня в одном доме накормят, завтра – в другом и в поле дадут кусочек хлеба плохонький и бутылку молока, да какой-нибудь добрый дяденька даст поношенные лапти – на ноги совершенно надеть нечего было – тогда все босиком бегали…».

Александр Николаевич Брызгалов 1930 года рождения, уроженец села Кротово Аромашевского района, доктор физико-математических наук, профессор Челябинского государственного педагогического университета: «В 1929 году моя мать Сорокина Анастасия 1900 года рождения вышла замуж за Брызгалова Николая того же возраста. Они поселились в семье Ильи Федоровича и Матрены Андреевны Брызгаловых, у которых было два сына и дочь. 27 октября 1930 года родился я. Семья жила в достатке, но после нескольких сборов по продразверстке они лишились лошадей, коров, конной жатки, а затем всего имущества и дома. Так проходила коллективизация и раскулачивание. Старший сын был отправлен в Пермь, мой отец – в Сибирь на лесозаготовки. К концу года нас с матерью, деда, бабушку и дочь Евдокию определили в далекую ссылку, но довезли до деревни Каменка, где пришлось дождаться весны. А весной на подводе, затем в вагонах для скота довезли до Оби, посадили на пароход и повезли в третьем классе в северном направлении. Я в то время ещё не ходил на своих ногах, но уже был в числе репрессированных. Везли очень долго. Несколько недель. Питались мы тем, что могли выменять или купить у населения. Провезли мимо Ханты-Мансийска, затем мимо Салехарда и высадили на пустыре, где стояли первые бараки для спецпереселенцев».

Согласно статистическим данным только с января по август 1930 из 14 районов было выслано 1725 кулаков. В списках кулаков 2-ой категории имеются сведения по районам (за апрель 1931г.) [2, л. 12]:

Подводя итог, хочется сказать о том, что процесс раскулачивания в Ишимском округе приобретает довольно острые, трагические для судеб крестьян формы, что подтверждается многочисленными документами из исторических источников. Раскулачивание крестьян проходило по одному сценарию: пришли. Забрали всё, что было в доме и хозяйстве. Сослали вместе с семьей.

Но сколько сломанных судеб стоит за этим банальным сюжетом – не счесть! В ссылку на север отправляли даже месячных детей в сорокаградусный мороз, на расстояние четырехсот и более километров, это ли не зверство?! Уверена, что именно за судьбами раскулаченных кроется истинный ход процесса раскулачивания.

Литература:

1. ГУ ТО «Госархив в г. Ишиме». Ф. 3: «Ишимский окрисполком». Оп. 5. Дело 101.

2. Там же Оп. 4, д. 34275.

3. Базаров, А.А. Хроника колхозного рабства [Текст] / А.А. Базаров. – М.: Возвращение, 2004. – 816 с.

4. Киселев, А.Ф. Новейшая история Отечества. XX век [Текст]: учеб. пособие для студентов высш. пед. учеб. заведений / А.Ф. Киселев, Э.М. Щагин. – М: ВЛАДОС, 2004. – 447с.