Общепринятым в отечественном гуманитарном знании является мнение, что Россия по духу и приоритетным ценностным ориентациям — страна, исповедующая ценности традиционно-коллективистского типа (например, в 1993 г. в Конституционном Совещании профсоюзы и многие ученые, в том числе Академии труда и социальных отношений, выступили за переход России к социальному государству, т. к. «социальная модель наиболее соотносится с нашей историей и менталитетом общества, придает экономическим реформам социальную направленность, апробирована в Европе» [1, с. 48]). В этом случае можно ожидать, что весомое место социальных ценностей, соответствующая социальная культура общества проявятся во влиянии на изменения в России, задавая им социальные же рамки и ориентиры. Но реальность, как известно, несколько иная. Социальная реформа 1990-х гг. в России осуществлялась «по остаточному принципу» и не была просчитана с точки зрения социальных последствий. В постсоветской России сложилось противоречие между потребностями и ожиданиями населения в сильной социальной политике и социальной роли государства и реальной либерально-консервативной практикой власти. Почему так получилось? По этому вопросу существуют различные точки зрения, но все же можно выявить ряд причин и предпосылок.
Россия в 1990-х гг. приступила к социально-экономическим реформам, делала выбор модели развития в ситуации отсутствия социально ориентированного общественного субъекта преобразований. Ни одно общественное движение, ни одна политическая партия, группа населения, демонстрировавшие интерес к социальной проблематике, не дотягивали до уровня политической, культурной гегемонии. Потребность, толкавшая разные силы на борьбу с коммунизмом, была общей, однако взгляды на будущее (и далекое, и близкое) существенно разнились, а иногда и радикально противоречили друг другу.
При этом основной разделительной линией между этими разнородными силами были представления о том, что важнее: социальная стабильность и справедливость или экономическая модернизация (в наших условиях — приватизация). Одержала верх экономическая тенденция как более простая, понятная и, главное, опирающаяся на силу государства и заинтересованных групп [2, с. 161].
Либеральный путь преобразований 1990-х годов, причем в крайних его формах, реализовался в нашей стране не случайно. В одном направлении действовали факторы экономического (объективная необходимость незамедлительных реформ) и политического (на волне популярности находились силы, заявлявшие о готовности реализовать реформы), психологического (сформировавшиеся, причем под серьезным информационным давлением, ожидания масс скорейшего улучшения положения дел за счет перехода к рыночно-западным моделям жизни, сулившим, как казалось, скачок в царство благосостояния) и идеологического (на том историческом отрезке общественный приоритет получили идеи либерального, а не социального плана) порядка.
Социальная субъектность различных слоев российского населения будет, как отмечают отечественные исследователи, вызревать по-разному и, главное, на разных этапах общественного развития. Появится ли социальная энергия первоначально в кругах отечественного бизнеса, пока сказать трудно: предпринимательский класс, находящийся в союзе с бюрократией, сегодня с трудом можно представить в качестве субъекта социально ориентированного развития.
Традиционный рабочий класс, исторически выступавший в качестве движителя социальных преобразований, в современной деиндустриализировавшейся России не имеет необходимых организованности и сплоченности, к тому же нынешняя ситуация в социально-трудовой сфере ставит под сомнение ведущую роль профсоюзов в защите интересов трудящихся.
Многочисленного среднего класса, разделяющего ценности стабильности и солидарности, в нашей стране еще нет, бюрократии идеи социальной справедливости на данный момент представляются привнесенными лишь верховной политической властью, их реализация не закреплена политико-правовыми, институционально-государственными средствами.
Как это не раз бывало в истории России, потребность в реформах, обусловленная воздействием внутренних противоречий и общемировых тенденций, сложилась прежде, чем страна созрела для осмысления их социальных последствий. Экономическая модернизация в России радикально опередила процесс укрепления социальности, не сформировала духовной, политической, институциональной основы для разрешения коренных российских социальных проблем.
Укажем в этой связи также на следующее обстоятельство, существенно затрудняющее реализацию социальной составляющей преобразований. Как отмечает В. Соловей, фундаментальное препятствие для любых перемен в России составляют не так называемые объективные, внешние факторы (нехватка денег, квалифицированных управленцев и др.), а социокультурный и психологический профиль отечественной элиты, то есть групп людей, номинально призванных принимать стратегические решения и задавать общенациональные цели. Проблема состоит в антропологическом отчуждении и культурном барьере между элитой и обществом, отношения которых типологически выглядят отношениями колонизаторов и колонизуемых, двух различных человеческих рас, а не отношениями соотечественников. Ценности иерархии, индивидуализма и силы стоят для отечественной элиты на первом месте при одновременном отвержении ценностей равноправия, коллективизма и духа сотрудничества [3, с. 21].
С. Сулакшин характеризует тип государственного управления в России как не суверенный, не планирующий, не устанавливающий целей, не проектирующий развитие [4, с. 104]. В. Багдасарян видит причины трудностей развития современной России в проблеме целеполагания — Россия силами правящей элиты сегодня строит цивилизационно чужое российской идентичности общество [5, с. 105].
По мнению отечественных авторов, в принципе невозможно снять накопившиеся в обществе противоречия посредством единожды сделанного выбора, существует необходимость его «постоянного подтверждения». То есть для утверждения социальности в обществе необходимы постоянные социально-политические усилия различных субъектов [6, с. 125]. Далее, социально-политический выбор всегда соотносится с контекстом и в его рамках обретает свой масштаб и прочие качественные характеристики [7, с. 157]. Выбор всегда «объективно» обусловлен, причем его обусловленность следует понимать не как осуществление предуготованного пути, а как совокупность реальных альтернатив. Для рассматриваемого нами периода необходимо учитывать соотношение сложившихся политических сил, возможность для того или иного пути развития и пр.
Если понимать под выбором социальных форм организации общественной жизни трансформацию массового сознания и культуры россиян, то можно утверждать, что он еще не сделан, а только делается (вопреки законченности, завершенности, которую подразумевает слово «выбор»). Превращение социальных ценностей в мотивацию поведения народа растянется, по-видимому, на значительный срок, но лишь оно гарантирует необратимость перемен, определит ритм продвижения к современному социальному обществу.
Пока же социально-культурный профиль отечественной правящей элиты, отсутствие социально ориентированного субъекта преобразований, слабость гражданского общества, низкая социальная солидарность и активность граждан не способствуют утверждению действительно социально направленной политики систематического, институционально и законодательно оформленного типа.
Литература:
1. Малинова О. Ю. Почему идеи имеют значение? Современные дискуссии о роли «идеальных» факторов в политических исследованиях // Политическая наука: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН, Центр социальных науч.-информ. исслед. Отд. полит. науки; Рос. ассоц. полит. науки; ред. кол.: Ю. С. Пивоваров и др. М.: ИНИОН, 2009. N 4; Идеи и символы в политике: Методологические проблемы и современные исследования. С. 5–24.
2. Социальное государство Российской Федерации: состояние и правовое развитие // Аналитический вестник Совета Федерации Федерального Собрания РФ. 2004. N 15.
3. Пантин И. К. В чем же заключается выбор россиян? // Полис. 2003. N 6. С. 155–162.
4. Соловей В. Регрессивный синдром: варвары на развалинах Третьего Рима // Политический класс. 2005. N 2. С. 17–22.
5. Сравнительный анализ государственного управления переходными социально-экономическими системами: Россия — Китай: Материалы научного семинара. Вып. 7(37). М.: Научный эксперт, 2010. 136 с.
6. Красин Ю. А. Политическое самоопределение России: проблемы выбора // Полис. 2003. N 1. С. 124–133.
7. Ильин М. В. Российский выбор: сделан, отсрочен, отменен? // Полис. 2003. N 2. С. 157–163.
