Коммуникативные процессы в научном познании подчиняются общим закономерностям общения, но имеют свои особенности. В современной науке эти особенности проявляются в виде широкого использования специализированных языков, доступных для понимания лишь узкому кругу специалистов. Между тем, даже при внутридисциплинарном общении ученым приходится объяснять коллегам смысл и значение полученных результатов на более доступном языке, чем язык используемых формул и терминов. Эта проблема становится еще более актуальной при междисциплинарном общении, а также при реализации научных идей на практическом уровне. В связи с этим возникает необходимость обращения к паралингвистическим средствам коммуникации, к которым относятся и образы.
Любая коммуникация предполагает наличие интерфейса — объектов-посредников. Наиболее распространенной формой их существования является язык. Несомненно, объектами-посредниками являются и образы, роль которых в процессах общения в научной сфере изучена крайне слабо. Одной из причин этого мы считаем неопределенность понятия «образ». Исследовавшие этот вопрос Р. Ю. Рахматуллин, Л. В. Сафронова и Т. Р. Рахматуллин, заметили, что в научной и философской литературе господствуют слишком широкие определения образа, стирающие грань между ним и знаком, символом, моделью, теорией, симулякром и даже материальным предметом [6, c. 6–8]. Не вдаваясь в подробности многочисленных точек зрения на эту проблему, мы придерживаемся мнения, согласно которому «образ есть совокупность чувственных сигналов, изоморфных содержанию объекта-оригинала и субъективно переживаемых в качестве самого объекта» [7, c. 169].
Одним из важных аспектов изучения внутренней и внешней коммуникации в науке является её успешность, которая, во многом связана с проблемой понимания. «Коммуникация — общение, приводящее к взаимопониманию», — написано в одном из авторитетных справочных изданий по эпистемологии [10, c. 368]. Главное в понимании — это умение субъекта познания к свед?нию незнакомого к знакомому, неизвестного — к известному. «Понимание в действительности заключается в сведении нового, незнакомого, к старому и знакомому до тех пор, пока такого рода сведение становится невозможным» [11, c. 34]. При анализе этой герменевтической ситуации возникает интересный и малоисследованный вопрос: до какой степени в поисках «понятного» можно редуцировать научные знания? По-другому говоря, существует ли некий базисный, универсальный язык, понятный всем? Этот вопрос заинтересовал германо-нидерландского математика и логика Г. Фрейденталя, которого осенила идея создания единого для всех возможных носителей разума общекосмического языка — «линкоса». Однако этот интересный проект, думается, реализуем только при условии, если наши предполагаемые братья по разуму обрабатывают информацию по тем же законам и принципам, что и человек. Утопическая идея Фрейденталя, проецированная на нашу тему, порождает вопрос о существовании универсального языка для человеческого сообщества. Как общаются адресант и адресат, которые говорят на разных национальных языках? Известно, что при помощи чувственного «языка»: жестов, рисунков, схем, образов, мимики. Британский философ А. Айер, решая проблему верификации, развивает в ряде своих работ идею о наличии «нейтральных» для всех людей компонентов человеческой психики, которыми, по его мнению, выступают её чувственные феномены. На это обращает внимание и В. Б. Губин, который видит причину устойчивости образов-репрезентантов, при их сравнении с гипотезами и теориями, в стабильности ощущений и восприятия, присущей всем людям [3]. Эту особенность образов исследует Р. Ю. Рахматуллин, который делает следующий вывод: «Использование наглядных образов в качестве «элементарных клеточек» понимания мы связываем, прежде всего, с тождественностью психофизиологических механизмов отражения у всех людей, которые формируются на основе простых, постоянно воспроизводящихся в жизнедеятельности структур практики... В образных представлениях кристаллизован опыт существования не только человека как биологического вида, но и его далеких животных предков. Они более понятны и близки ему, ибо охватывают самые глубинные слои его психики» [5, c. 76]. Большая, по сравнению с постоянно изменяющимся языком теории устойчивость образов, делает их естественными, очевидными компонентами знания, не требующими своего объяснения.
Умению переводить сложные теоретические конструкции на язык наглядности уделяли большое внимание многие известные ученые, которые были озабочены проблемой донесения результатов своих исследований, как коллегам, так и широким слоям населения. Так, Д. Гильберт и С. Кон-Фоссен связывали проблему понимания в математики с её наглядностью: «В математике … встречаются две тенденции: тенденция к абстрактности — она пытается выработать логическую точку зрения на основе различного материала и привести весь этот материал в систематическую связь, — и другая тенденция, тенденция к наглядности, которая в противоположность этому стремится к живому пониманию объектов и их внутренних отношений» [2, c. 6].
В. В. Давыдов приходит к выводу о жесткой связи понимания с наглядно-образными представлениями: «Наглядность противостоит вербализму, чисто словесному обучению, приводимому в формеотвлеченных рассуждений,смысл которых не понятен учащимся до тех пор, пока под них не подведено реальное, предметное, чувственно данное основание … Понимать словосочетание (или заменяющее его одно слово) — это значит развернуть в своем сознании систему наглядных образов (представлений), соответствующих этим признакам», — пишет он [4, c. 37, 61]. Исследуя проблему понимания в физике, М. Борн так объясняет причину обращения ученых к образам: «Как бы ни отделился сконструированный мир вещей от наглядности, он все же прочно связан у своих истоков с восприятиями органов чувств, и нет ни одного положения даже в самой абстрактной теории, которое … не выражало бы отношения между данными наблюдения» [1, c. 57]. На самом деле, мы являемся макроскопическими созданиями, живущими в макроскопическом мире, применяющими макроскопические приборы, мышление и язык, выработанные для жизни в макромире. И если мы хотим быть понятыми другими людьми, то сталкиваемся с необходимостью выражать сведения о микрообъектах при помощи средств, описывающих макрообъекты. И здесь речь идет не об адекватности образа оригиналу, а только о способе выражения знания. Что касается вопроса об адекватности образа, то даже обычный чувственный образ, не является копией объекта-оригинала, ибо в объективном мире нет цветов, звуков, запахов, существуют лишь электромагнитные волны, вибрации и концентрации определенных веществ в определенном месте пространства, воспринимаемые нами в трансформированном виде как ощущения. Главное назначение научной теории не изображение объекта в его «чистом» виде (это принципиально невозможно), а в возможности трансляции и применения знаний как внутри науки, так и вне её. Но для этого необходимо «перевести» эти знания на общепонятный язык, представить объект в сфере его функционирования среди других объектов. А такое представление носит чувственно-наглядный характер и требует воплощения научной идеи в образную форму.
Можно было бы привести десятки примеров из истории науки, доказывающих важную коммуникативную роль образных представлений в научном и культурном сообществе. Сам факт появления такой образной формы организации знания, как научная картина мира, не случаен. Заметим, что на эту форму знания ученые обратили серьезное внимание лишь в ХХ веке, когда математизация науки достигла невиданных масштабов. Научная революция, которая произошла в физике в первой трети ХХ века, во многом была связана с появлением новых объектов, полученных на «кончике пера», т. е. математически. Если в классической физике математическое описание следовало за исследуемыми физическими процессами, то в релятивистской физике и квантовой механике было все наоборот: сначала появляется полученный при помощи математики гипотетический объект, затем следует поиск физического аналога этого объекта в реальном мире. К примеру, открытие мира античастиц началось с уравнений П. Дирака, допускающих существование частицы с массой равной массе электрона, но с противоположным зарядом. Поиски такой частицы в физическом мире осуществились успехом: в 1932 году К. Д. Андерсон обнаружил позитрон в космических лучах, а в 1934 году они были обнаружены и в радиоактивном излучении. Еще один пример, демонстрирующий специфику образов современной научной картины мира: создание общей теории относительности начинается с анализа математической модели пространства-времени в римановой геометрии и тензорного исчисления гравитации. И только после этого появляется необходимость объяснения, что же на самом деле объясняют эти математические конструкции, в виде каких реально существующих объектов их можно представить в научной картине мира. Приведенные примеры указывают на то, что образы современной научной картины мира являются по своей сути семантическими единицами, призванными давать научным теориям предметное истолкование. Такое истолкование является условием успешной внутридисциплинарной и междисциплинарной коммуникации в науке. Этим объясняется и такая особенность картины мира, как её «картинность»: «знание о внешнем мире выражено в ней преимущественно в виде чувственных представлений — онтологизированных образов, переживаемых вне рефлексии в качестве объективно существующих предметов и явлений» [8, с. 156].
Ряд психологов и философов связывают проблему понимания с деятельностью, считая, что понять объект, означает представить его в сфере деятельности с ним. Этот взгляд, восходящий к прагматистской концепции значения Пирса, отражена достаточно глубоко в работах У. Куайна, Д. П. Горского, Д. В. Пивоварова и ряда других авторов. Г. И. Рузавин замечает, что мы лишь тогда по-настоящему понимаем научную теорию, когда начинаем применять его на практике [9, c. 66]. Мнение об образах как исходных элементах понимания не противоречит тезису «понимание есть употребление». Это вытекает из достаточно хорошо обоснованного положения о единстве сенсорных и моторных механизмов жизнедеятельности человека. В психологии восприятия давно доказано, что образы воплощают в себе кинестезический опыт человека. Поэтому редукция информации в образную форму означает, по существу, ее интерпретацию на сенсомоторном языке. Внешняя и внутренняя деятельность — это не две разные формы, а существующие в единстве две стороны одной деятельности, благодаря чему и возможен их взаимопереход. Поэтому кинестезическо-чувственная и прагматистская модели понимания не противоречат друг другу: обе предполагают наличие базовых единиц понимания, которыми выступают образы.
Итак, образы выполняют в процессе научного познания важную коммуникативную функции, составляя семантическую сторону языка науки, необходимую для его понимания как научным сообществом, так и во вненаучной среде — сферах образования и практики.
Литература:
1. Борн Н. Физика в жизни моего поколения. М., 1963.
2. Гильберт Д., Кон-Фоссен С. Наглядная геометрия. М., 1981.
3. Губин В. Б. О роли деятельности в формировании моделей реальности // Вопросы философии. 1997. № 8.
4. Давыдов В. В. Виды обобщения в обучении. М., 1972.
5. Рахматуллин Р. Ю. Герменевтическая функция образа в процессе обучения // Вестник Карагандинского университета. Сер. История. Философия. 2012. № 4 (68).
6. Рахматуллин Р. Ю., Сафронова Л. В., Рахматуллин Т. Р. Образ как гносеологическая категория: трудности определения // Вестник ВЭГУ. 2008. № 3.
7. Рахматуллин Р. Ю., Семенова Э. Р. Хамзина Д. З. Понятие образа // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2012. № 12. Часть II.
8. Рахматуллин Р. Ю., Хамзина Д. З. Соотношение понятий «мировоззрение», картина мира», «онтология» // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2013. № 1. Часть II.
9. Рузавин Г. И. Герменевтика и проблемы интерпретации, понимания и объяснения // Вопросы философии. 1983. № 10.
10. Федотова В. Г. Коммуникация // Энциклопедия эпистемологии и философии науки. М., 2009.
11. Френкель Я. И. На заре новой физики. Л., 1970.
