Заявленная тема исследования характеризуется не только теоретическим интересом, но и конкретной практической значимостью. В процессе разработки обозначенной темы было опубликовано несколько промежуточных исследовательских результатов и обзорных статей в центральных и региональных периодических изданиях и материалах научно-практических конференций различного уровня. В данной статье кратко подводятся некоторые обобщенные итоги и формулируются выводы, к которым удалось прийти.
Основные идеи, определяющие актуальность выбранной темы исследования, состоят в том, что восточносибирская купеческая чайная торговля:
«– это основной путь социально-культурного взаимодействия России с пограничными восточными странами в рассматриваемый период и основа для последующего углубления этих контактов;
– это деятельность купеческого сословия, являвшегося в сибирских городах чрезвычайно культурно-, социально- и политически значимым;
– Восточная Сибирь (включая Забайкалье) является ключевым регионом в русско-китайских и русско-монгольских отношениях, причем отношения с Китаем и Монголией имели свои социально-культурные особенности и различия, заслуживающие отдельного рассмотрения» [2, с. 106].
Осуществленный анализ источников и историографии по изучаемому вопросу позволил установить, что «имеется ряд историографических пробелов в исследовании российской чайной торговли и недостаток специализированных работ по истории восточносибирской купеческой чайной торговли второй половины XIX – начала ХХ вв. и ее социально-культурному значению. Притом существует достаточное даже для углубленного рассмотрения вопроса количество источников» [4, с. 36]. Здесь необходимо отметить особенное значение такой специфической формы источников как материалы музейных фондов, выступающих, во-первых, в качестве исключительно важной альтернативы архивам по причине малой доступности для исследователей, не входящих в круг музейных работников, а потому недостаточно активно вводящейся в научный оборот. Во-вторых, это материальные носители культуры, способные наглядно проиллюстрировать происходившие в ней процессы. При этом ключевую роль играют, конечно, собственно фонды восточносибирских музеев. Также, следует еще раз подчеркнуть относительно историографии вопроса, что целостные и систематизированные работы по совокупности аспектов, необходимых для полноценного изучения истории российской чаеторговли и ее значения, фактически отсутствовали со второй половины XIX в., т.е. непосредственно с самого исследуемого периода. Лишь отдельные стороны в той или иной степени рассматривались советскими и постсоветскими историками, что представляется явно недостаточным для объективной комплексной оценки явления со всеми его типичными и особенными чертами.
Предложенная системная периодизация русско-китайской чаеторговли предполагает выделение трех основных этапов с учетом поворотного изменения специфики торговых взаимоотношений. Она логично соотносится с общей эволюцией русско-китайских отношений и подчеркивает особое значение третьего из выделенных этапов, а именно, 1860-е – 1890-е гг. Этот период «имеет ряд важных особенностей, представляется, в отличие от первых двух, недостаточно освещенным в специализированных исследовательских работах и нуждается в наиболее тщательном, конкретно направленном изучении» [8, с. 116]. Особенности его (кратко) заключаются в масштабном изменении внешнеторгового законодательства на фоне внутренних российских реформ; включении в русско-китайскую торговлю купцов всех гильдий; полноценном формировании к этому времени самостоятельной купеческой внешней торговли (со всеми ее отличиями от государственно-монопольной и комиссионерской торговой деятельности); проникновении восточносибирских купцов на внутренний китайский рынок и освоении ими полного цикла чайного производства и ряде других факторов, отделяющих этот этап от предшествующих.
Сами традиции приготовления и употребления чая разными народами получили достаточное освещение в литературе. Но необходимо отметить, что сибирское чаепитие может рассматриваться как самобытный элемент межкультурной коммуникации, поскольку «сибиряки, находясь на пути из Азии в Европу, перенимали многое из восточных и европейских традиций, а также кое-что из обычаев коренного населения» [9, с. 25]. И именно купеческая торговля сформировала ту совокупность культурных транзитов, составной частью которой стало формирование сибирской традиции чаепития.
Другим элементом этой системы стала адаптация представителей торгового сословия в китайской и монгольской культурной среде, что позволило им стать транслятором культурных заимствований с Востока в другие социальные группы. «Восприятие русскими купцами элементов восточного быта и жизненного уклада было неотъемлемой частью, а иногда и способом осуществления успешной коммерческой деятельности. Это, в свою очередь можно интерпретировать как то, что социально-культурное взаимодействие было одним из ключевых связующих звеньев в русско-китайских и русско-монгольских экономических взаимоотношениях второй половины XIX в. Торговля влияла на быт купцов, и, наоборот, бытовые заимствования содействовали укреплению торговых контактов. Такая взаимосвязь торговли и быта сибирских предпринимателей долгое время оставалась существенным элементом и, в определенном смысле, основой культурного диалога России со странами Восточной Азии» [1, с. 227].
Тема имеет особенное значение в контексте давнего и, тем не менее, по-прежнему актуального вопроса о месте России в диалоге Востока и Запада. В ранее опубликованных материалах отмечается, что «необходимо подчеркнуть противоречие между доминированием в России азиатской социально-культурной модели и спецификой развития ее восточных межкультурных коммуникативных каналов: акцент на торгово-бытовые и социально-иерархические элементы при практическом отсутствии духовно-интеллектуальных взаимосвязей (например, в области науки, искусства). Россия на протяжении всей своей истории развивалась в значительной степени как азиатское государство, поэтому для нее очень актуальны культурные связи с Востоком. Однако при этом существующем противоречии Россия старается быть Европой и налаженные культурные связи (именно в духовно-интеллектуальном смысле) имеет в большей степени с ней, чем с Азией, хотя исторический опыт располагает к обратному. Следовательно, необходимым и предсказуемым является смещение акцентов в сторону расширения спектра межкультурных коммуникативных каналов с Востоком, и вполне вероятно, что Сибирь (со всей своей спецификой, в том числе, и с ключевым значением делового, торгового сословия) продолжит играть в этом процессе далеко не последнюю роль» [6, с. 66].
В этой связи необходимо уделить особенное внимание торгово-транспортным связям с ярмарочными центрами в рассматриваемый период, для которых чайная торговля имела большое значение. Так, на Нижегородской ярмарке ценообразование на прочие товары зависело от объявления цены на чай. Вместе с тем, «сеть торговых путей, охватившая всю Россию от восточных до западных границ, соединив ее колониальные рынки и европейские ярмарки, создала условия для специфических каналов межкультурной коммуникации» [7, с. 88]. Кроме того, сформировался уникальный культурный транзит: чай, поступавший в Россию как китайская экзотика, транспортировался затем в европейские страны, в частности во Францию, как русская экзотика. Это сопровождалось поставками сопутствующих товаров бытового назначения, с выраженным восточным колоритом в первом случае и русским во втором, которые являлись носителями значительного объема культурной информации.
Отдельного упоминания заслуживает взгляд иностранцев на рассматриваемый межкультурный диалог, как наблюдателей и, отчасти, его участников непосредственно в обозначенный период. Наглядно проиллюстрировать его позволяют исторические источники публицистического свойства. Представители разных точек зрения, споря друг с другом по целому ряду вопросов, в некоторых аспектах выражают единодушное согласие. «Сравнивая американский и британский взгляд на предмет, можно заметить существенные различия между ними, связанные с разницей в последствиях для США и Великобритании, которые повлекло за собой строительство железной дороги через Сибирь и перераспределение потоков экспорта чая и прочих товаров из Восточной Азии в другие страны. Очевидные экономические и стратегические потери для Великобритании и, в то же время, открытие новых рынков для США не могли не сказаться на расхождении в их отношении к рассматриваемым обстоятельствам. Вместе с тем, саму роль чайной (в частности именно сибирской купеческой) торговли в мировой экономике и международных контактах рубежа XIX-XX вв. и британцы, и американцы оценивали одинаково высоко» [10, с. 40].
Таким образом, в совокупности публикаций по теме исследования отражены наиболее существенные его аспекты. Далее необходимо отметить, что основные положения исследования нашли практическое применение в процессе сотрудничества с Музеем истории города Иркутска (подготовка разделов постоянной экспозиции по истории чаеторгового купечества, сопутствующих документов и методических материалов для нового структурного подразделения «Музей чая»). Кроме того, они были представлены в формате публичных лекций и экскурсий об истории чайной торговли, а также в ряде тематических интервью региональным средствам массовой информации, которые были посвящены презентации «Музея чая» и становлению, развитию и традициям иркутской чаеторговли от ее возникновения до современности. Некоторые аспекты темы были опубликованы в научно-популярной форме в региональной деловой печати [3]. В связи с этим необходимо подчеркнуть тенденцию устойчивого практического интереса социально значимых сегментов нынешнего сибирского общества к историческим корням регионального предпринимательства и его историко-культурной роли в общегосударственном масштабе.
Рассматривая восточносибирскую купеческую чаеторговлю как межкультурную коммуникативную систему, следует остановиться на определении ранее упомянутого явления – специфического канала межкультурной коммуникации. Данное определение, а точнее, перечисление определяющих признаков, заимствовано из другого направления исследований, затрагивающего, однако, сходную проблематику, и представляется необходимым процитировать его полностью:
«Межкультурную коммуникацию, как правило, рассматривают в социологическом и лингвокультурологическом аспекте.
Между тем, значительную важность и серьезный научный интерес может представлять изучение исторической перспективы эволюции межкультурной коммуникации, ее региональной и хронологической специфики. В особенности это касается определенных коммуникативных каналов, обладающих чертами, выделяющими их из общего поля. Отличительными признаками коммуникативного канала, позволяющими отнести его к специфическим, можно назвать следующее:
- Взаимодействие через данный канал социально-культурных процессов разного уровня, в других условиях маловероятное или невозможное;
- Нетипичные формы и способы коммуникации, осуществляемые через данный канал;
- Существование данного канала на стыке разнородных социальных сегментов, в других условиях не имеющих тесной взаимосвязи;
- «Неодноразовость» данного канала, его стабильное функционирование при известных обстоятельствах в течение определенного промежутка времени, позволяющего проследить его становление, эволюцию и угасание;
- Особенные, свойственные почти или полностью только данному каналу материальные свидетельства коммуникации, обладающие характерными отличительными признаками, позволяющими осуществить атрибуцию.
Наблюдение если не всех, то нескольких из перечисленных признаков, позволяет выделять и исследовать специфический канал межкультурной коммуникации не только как социальное, но и как историческое явление, т.е. как полноценное свидетельство об эпохе и существовавшем в ней обществе» [5, s. 4-5].
В соответствии с приведенными критериями, можно определить восточносибирскую купеческую чаеторговлю второй половины XIX в. как совокупность таких специфических каналов межкультурной коммуникации, складывающихся в неразделяемую систему. В частности, посредством этой системы происходит тесное взаимодействие экономической, бытовой, внешнеполитической, языковой и других сторон жизнедеятельности. В то же время, данная система через деятельность торгового сословия оказывала значительное влияние на формирование общего уклада. В качестве примера можно привести возникновение моды на «восток» в быту всех сословий, пришедшей через купечество, или складывание объемного культурного слоя, связанного с употреблением чая у разных сословий и этнических групп, которому способствовала чаеторговля. Также надо отметить, что в рамках рассмотренной периодизации чаеторговли, возможно проследить становление и угасание этой системы межкультурной коммуникации, причем становятся ясны факторы, способствовавшие ее эволюции. Кроме того, ясна специфика материальных свидетельств межкультурных коммуникативных каналов, связанных с чаеторговлей: многие выводы о рассматриваемом явлении можно сделать, используя как источник информации предметы повседневного бытового назначения или свидетельства, отражающие бытовой уклад, формирующийся или реорганизуемый под влиянием внешнеэкономических процессов. О системности рассматриваемого явления свидетельствует тесная взаимосвязь его элементов и практическая невозможность исследовать их изолированно. Так, особенности кяхтинского пиджина (языка, представляющего собой смешение русского и китайского с небольшим количеством иных заимствований) становятся ясны только в связи со спецификой приграничной торговли, которая, в свою очередь, в имеющихся обстоятельствах неотделима от быта купцов и их способности к культурной адаптации. А купеческий быт по причине особой роли торгового сословия в Сибири неизбежно транслируется в уклад других социальных групп и т.д.
Таким образом, восточносибирская купеческая чаеторговля второй половины XIX в. – это именно система межкультурной коммуникации, имеющая определяющее значение в формировании уклада сибирского (а отчасти и российского) общества указанного периода. Причем отдельные элементы этой системы сохранялись и в более позднее время. А возможно, они имеют тенденцию к возобновлению в начале XXI столетия в схожих (с поправкой на эпоху) социально-культурных условиях, что обуславливает необходимость обратить на них пристальное внимание с целью осмысления механизмов функционирования современного социума в Сибири и протекающих в нем процессов с точки зрения исторической преемственности.
Литература:
Кожухарь А.И. Адаптация русских торговых людей в монгольской и китайской среде во второй половине XIX века // Вестник Иркутского государственного технического университета. 2011. № 6 (53). С. 224-227.
Кожухарь А.И. Актуальность исследования социально-культурного контекста восточно-сибирской купеческой чайной торговли второй половины XIX в. // Проблемы социальной и административной консолидации Сибири: Всерос. науч.-практ. конф. (Иркутск, 8-9 дек. 2010 г.): материалы / [науч. ред. Ю.А. Зуляр]. Иркутск: Изд-во Иркут. гос. ун-та, 2011. С. 103-107.
Кожухарь А.И. Бело-зеленый город. Иркутск 100 лет назад глазами англичанина // Капиталист. Декабрь 2010 – январь 2011. № 9 (45). С. 50-52.
Кожухарь А.И. Восточносибирская купеческая чайная торговля второй половины XIX – начала ХХ вв. Краткий обзор историографии и источников // Ежегодник Музея истории города Иркутска. 2009. Иркутск: Оттиск, 2009. С. 31-39.
Кожухарь А.И. Династические браки в России XVIII века как политический инструмент и специфический канал межкультурной коммуникации: актуальность исследования // Materiały VIII Międzynarodowej naukowi-praktycznej konferencji «Naukowa myśl informacyjnej powieki – 2012». Volume 21. Historia.: Przemyśl. Nauka i studia. S. 3-6.
Кожухарь А.И. Значение и особенности диалога России с Востоком через Сибирь в историко-культурной перспективе // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. 2012. № 4 (39). С. 64-66.
Кожухарь А.И. Освоение Русской Америки, кяхтинская чаеторговля и ярмарки европейской России: социальные и лингвокультурные взаимосвязи // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2012. № 2 (16). Ч. 2. С. 86-89.
Кожухарь А.И. Периодизация русско-китайской чайной торговли (XVII-XIX вв.) // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 8 (14). Ч. 2. С. 115-117.
Кожухарь А.И. Сибирская традиция чаепития как элемент межкультурной коммуникации // Альманах современной науки и образования. 2011. № 11 (54). С. 24-27.
Кожухарь А.И. «Сибирь настоящая» Джона Фостера Фрейзера и сибирская купеческая чайная торговля на рубеже XIX-XX вв. // Интеллектуальные и материальные ресурсы Сибири: материалы регион. науч.-практ. конф. Иркутск: Изд-во БГУЭП, 2011. С. 37-40.