Говоря о высшем образовании в России, мы должны отметить, что оно имеет несомненную специфику, порожденную конкретно-историческими обстоятельствами развития страны. Один из аспектов подобной специфики кроется во взаимодействии власти и высшего образования в России. В данном моменте мы усматриваем кардинальное отличие от стран Запада. Если европейские университеты возникали на началах формирования городской экономики, урбанизации, развития культуры и искусств, что требовало значительного количества образованных людей уже в XIII в., то в России первая попытка открыть высшее учебное заведение была предпринята лишь в конце XVII в., с образованием в 1687 г. Славяно-греко-латинской академии. При этом отметим, что вплоть до указа Синода от 1728 г., запретившего принимать крестьян, она была открыта для людей «всякого чина, сана и возраста» и готовила в основном высшее духовенство, чиновников и переводчиков [1]. В этой связи о систематическом внедрении высшего образования мы можем говорить со времени правления Петра I.
Его реформы в сфере образования были призваны обеспечить проведение перемен в других областях жизни страны. Однако образование еще не представляло собой в условиях России начала XVIII в. глубокой внутренней потребности. Так, с образованием Московского Государственного Университета в 1755 г. в нем первоначально обучались 25 человек, отобранных из семинарий, при этом 2-х «абитуриентов» отослали обратно в их учебные заведения с указанием прислать других — «самоохотных, а не с принуждением» [2, с. 203]. Тем самым высшее образование, как и многое другое при Петре I, вводилось в принудительном порядке и составляло разновидность государственной службы. К примеру, студенты ВУЗов получали при поступлении звание дворянина, а при окончании — обер-офицерский чин. С другой стороны, по указу 1714 г. священникам запрещалось венчать дворян, не знавших арифметики и геометрии.
Вышеизложенное позволяет сказать, что в России высшее образование и наука в целом были не частным, как на Западе, а государственным делом. Данная основа, заложенная Петром I, на наш взгляд в известной степени противоречила самим принципам университетского образования. Российские университеты, создаваемые на 500 лет позже европейских, по своей структуре и форме преподавания пытались их копировать. Однако западноевропейские университеты обладали определенной степенью юридической и административной автономии, имели свои уставы и представляли своего рода корпорации. Российским университетам подобные принципы были несвойственны в силу доминирующей роли государства и выраженного сословного характера образования.
Так, первая фундаментальная реформа просвещения, предпринятая в начале XIX в., декларировала принцип бессословности, а Университетский устав 1804 г. предоставлял определенную автономию и демократические свободы, вроде выборности ректоров, открытия кафедр и присуждения ученых степеней: курировались университеты попечителями. Однако при первой же попытке Харьковского университета настоять на одном из своих решений, отмененным попечителем, профессоров, подписавших протест, призвали в губернское правление и сделали строгий выговор с предупреждением, что в случае повторения «непослушания» они будут отданы под суд [2, с. 210].
Главной задачей университетов по-прежнему считалась подготовка студентов «для вступления в различные государственные службы», в связи, с чем государство пыталось контролировать весь процесс обучения. Наиболее ярко данная тенденция проявилась в правление Николая I, лейтмотивом которой стало стремление «воспретить произвольное преподавание учений по произвольным книгам и произвольным тетрадям». В результате Университетский устав ликвидировал автономию университетов, исключил из преподавания ряд гуманитарных дисциплин, «излишне свободовольных», по мнению правительства, а учебные программы должны были соответствовать учению православия и «образу правления». Недоверие к гуманитарным наукам повлекло расширение сети технического образования. При этом правительство опасалось излишней образованности. В 1845 г. министр просвещения Уваров обосновывал увеличение платы за обучение в два раза необходимостью «не столько…усиления экономических сумм… сколько для удержания стремления юношества к образованию». В итоге если в 1848 г. студентов насчитывалось 4016 человек, то в 1854 г. — 2938 [3].
В этой связи можно сказать, что стремление создать высшее образование на западноевропейских началах столкнулось с нежеланием государства позволить ему какую — либо реальную самостоятельность, со стремлением вмешиваться в образовательный процесс. Автономия ВУЗов служила камнем преткновения в силу представлений правящей элиты о университетах как «рассадниках инакомыслия», что приводило к идеологическому размежеванию между правительством и студентами, преподавателями, а в стратегической перспективе — между государственным строем и интеллигенцией.
Наиболее ярко данная ситуация проявилась в конце XIX — начале XX в. в. Социально-экономическое и культурное развитие страны выявило необходимость специалистов в различных областях. Данная тенденция в сочетании с либеральными реформами Александра II не могла не сказаться на высшем образовании. Университетский устав 1863 г. предоставил реальную, а не мнимую автономию высшей школе, открыв доступ в нее разночинцев. Это привело к росту, как количества университетов, так и студентов. При Александре II были открыты 7 новых университетов, а число студентов к 1880 г. составляло 8193 чел. Всего же к концу XIX в. в 63 ВУЗах обучалось около 30 тыс. студентов, специалистов с высшим образованием насчитывалось 85 тыс. (в 1860 г. — 30 тыс.) [4]. Однако взаимоотношения власти и высшей школы, ее «поставляющей», были далеко не однозначными.
Реформы Александра II и действия государства по их осуществлению в конечном итоге привели к возникновению феномена нелегальной оппозиции и возрождению «охранительного курса». Это загоняло вглубь процессы, порождающие кризис государственного строя. Внешние меры успокоения исчерпали свой ресурс к концу 1880-х гг., и никакие деятели органов государственной безопасности, даже самые талантливые, не могли справиться с признаками революции. Они сами понимали, что нужно было бороться не с симптомами болезни, а целенаправленно лечить сам недуг.
Правительство причины болезни усматривало в «развращении» молодежи революционными идеями, исходящими, по его мнению, из системы высшего образования. В этой связи она первой ощутила на себе политику контрреформ Александра III. По уставу от 23 августа 1884 г. университетское самоуправление отменялось, плата за обучение повышалась, а поступление зависело от политической благонадежности. Ректоры назначались министерство образования, а сами университеты подпадали под жесткий контроль попечителей учебных округов. Тем самым правительство, пытаясь искоренить «революционную заразу», создало условия для развития по отношению к нему и всему государственному строю в целом оппозиционности со стороны студентов. Данная тенденция наиболее ярко проявила себя в 1899–1901 гг., когда по учебным заведениям прошла волна студенческих беспорядков с требованиями восстановления автономии, снятия ограничений в отношении студентов и предоставлении им права создавать корпоративные организации. Правительство подавило данные беспорядки силой и 29 июля 1900 г. издало «Временные правила», по которым студенты, повинные в политических выступлениях подлежали отдаче в солдаты. В частности, по этим правилам министр народного просвещения Н. П. Боголепов «отдал в солдаты» за 11 января 1901 г. 183 студента [4].
Таким образом, политика правительства по отношению к высшему образованию в конце XIX — начале XX в. в. в конечном итоге привела к его ярко выраженной оппозиционности. И хотя в дальнейшем вышеупомянутые «Временные правила» были отменены, радикализм студенческого движения достиг пика. Боголепов был убит студентом Карповичем 14 февраля 1901 г.; от руки студента — эсера Балмашова 2 апреля 1902 г. погиб министр внутренних дел Сипягин. Данные факты говорят, что правительство практически подтолкнуло студенчество к участию в нелегальной борьбе с государственным строем, ровно, как и преподавателей — к легальной. Ведь значительная часть университетской профессуры состояла членами либеральных партий.
На наш взгляд, правительство совершило ошибку, которая в принципе вытекала из общей тенденции взаимоотношений его с высшим образованием. Оно понадеялось на свой авторитет и то, что несколькими указами сможет не допустить распространения в студенческой массе оппозиционных идей и взглядов. Система высшего образования, сама по себе предполагающая развитие ума, логики и определенных нравственных начал не могла не сопротивляться столь грубому нажиму. В итоге попытки правительства диктовать университетам формы и содержание обучения в условиях того времени привели к оппозиционности последних, а шире — к оппозиционности интеллигенции в целом. При этом правящая элита не смогла противопоставить идеям, распространявшимся в образованной среде какой — либо контридеологии. Вышесказанное привело к активной политизации высшего образования. Так, в 1911 г. группа студентов — противников данного явления писала: «Русские университеты…перестали быть храмом науки, аудитории обращены в центры незаконных сборищ…Студенчество катится по наклонной плоскости, подталкиваемое всевозможными подпольными коалиционными комитетами, устрашающими студентов и питающими их едкой политикой» [7, с. 120].
В заключении можно сказать, что определенная зависимость высшего образования от государства — характерная черта нашей страны до сегодняшнего дня. Но хочется, чтобы российское образование и государство в новых условиях развития России взаимно понимали друг друга на равных началах, помня, что университет не просто учебное заведение, а корпорация единомышленников — учителей и учеников — Universitas magistrorum et scolarium.
Литература:
- Аврус А. И. История российских университетов: Очерки. — М.: Моск. обществ. науч. фонд. 2001. — 86 с.
- Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А. Россия. Иллюстрированный энциклопедический словарь. — М.: Эксмо, 2006–704 с.
- Глобачев К. И. Правда о русской революции. Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения // Вопросы истории. — 2002. — № 7. — С.120.
- Лунин В. В. Российские университеты в XVIII веке // Вестн. Мос. ун-та. — 1999. — Т. 40. — № 5.
- Отечественная история: Элементарный курс / под ред. И. М. Узанародова, Я. А. Перехова. — М.: Гардарики, 2002. — 463 с.
