Сразу отметим, что к «чистому искусству», к экспериментальному литературоцентризму и независимому эстетизму Л. Улицкая отношения не имеет. Она — автор ангажированный, включенный в социально-политическую реальность времени, участвующий в идеологических баталиях, как на газетно-журнальных, так и на «романных» площадках. Какие бы вопросы ни поднимались в ее текстах (религиозные и семейно-бытовые, философские и гендерные), сама Л. Улицкая рассматривает художественное повествование как дискурс, имеющий отношение и к авторепрезентации жизненной позиции, и к назидательности, под воздействием которой должен оказаться читатель.
Например, теологические проблемы, часто возникающие в романах. Религия интересует Л. Улицкую как объемная житейская истина — не сокровенная связь с Богом, а модель жизненного пути, вектор собственного развития и выстраивания социальных, а также нравственных контекстов. Это не только светский, но специально рациональный подход, когда автор не может не говорить о христианстве, не может не критиковать традиционное православие, но и не в состоянии предложить какую-то конкретную религиозную программу. Идеология Л. Улицкой — либерализм, стремящийся примирить религиозные тенденции определенной правдой разнообразного, свободного, принципиально не государственного существования, какой она представляется писателю.
Во многом именно об этом роман «Даниэль Штайн, переводчик». Каждая из пяти частей романа завершается явлением самой писательницы, предстающей перед нами в письмах, адресованных Елене Костюкович — подруге, культурологу, переводчику. Рассмотрим их ключевые, смыслообразующие тезисы.
Роман о Даниэле Штайне автор рассматривает как произведение «о ценности жизни, обращенной в слякоть под ногами, о свободе, которая мало кому нужна, о Боге, которого чем дальше, тем больше нет в нашей жизни, об усилиях по выковыриванию Бога из обветшавших слов, из всего этого церковного мусора и самой на себе замкнувшейся жизни» [6, 133-134]. Здесь трудно не заметить внешний, холодный взгляд на Церковь. Автор охотно говорит о некоем обобщенном христианстве, о христианстве практика, решившего, что догматы мало что значат для реализации по-настоящему важных движений души. Жизнь (российская, прежде всего, как становится ясно из большинства других романов Л. Улицкой) предстает процессом, лишенным свободы. Если свести высказывание писателя к более простому тезису, органически появляющемуся из эмоциональной речи, получается следующее: официальная Церковь не знает Бога.
Человек, по мнению Л. Улицкой, должен остерегаться рационализации и материализации высоких представлений о бытии и человеке. Как бы ни старалась традиция, обобщающая опыт в догматах и священных преданиях, следует сторониться решенных вопросов, избегать законченности в осмыслении бытийных проблем. На множество вопросов — о грехе, спасении, искуплении — нет ответа: «Очень хочется понять, но никакая логика не дает ответа. И христианство тоже не дает. И иудаизм не дает. И буддизм. Смиритесь, господа, есть множество неразрешимых вопросов. Есть вещи, с которыми надо научиться жить и их изживать, а не решать» [6, 261].
«… Мучительное чтение всех книг об уничтожении евреев во время Второй мировой войны, всех книг по средневековой истории, включая историю Крестовых походов и более раннюю — церковных Соборов, Отцов Церкви от Блаженного Августина до Иоанна Златоуста, все антисемитские опусы, написанные просвещеннейшими и святейшими мужами… Бог насмеялся над своим Избранным народом гораздо больше, чем над всеми прочими!», — читаем на страницах, завершающих третью часть романа «Даниэль Штайн, переводчик» [6, 403]. Еврейский вопрос — один из центральных для Л. Улицкой. С одной стороны, его присутствие позволяет оценить жизнь еврейского народа как многовековое страдание, к которому заметно причастны христианские богословы и те более простые люди, кто это страдание множил. С другой стороны, такой ход национальной жизни может быть истолкован не только как упрек провинившимся народам и гражданам, но и как жест несогласия с Богом, ответственного за мучения, им созданного народа.
«Такая духота, такая тошнота в христианстве… На Западе церковь слита с культурой, а в России — с бескультурьем…В России церковь гораздо слабее сцеплена с культурой, она гораздо больше связана с примитивным язычеством… Бедное христианство! Оно может быть только бедным: всякая торжествующая церковь, и Западная, и Восточная, полностью отвергает Христа…. В России церковь отвыкла за советские годы быть победительной. Быть гонимой и униженной ей больше к лицу. Но вот что произошло — с переменой власти наша церковь пала на спину и замурлыкала государству: любите нас, а мы будем любить вас. И воровать, и делиться…», — важная информация из последнего письма [6, 540-541]. Постараемся ее оформить тезисно. 1) Россия — языческая страна. 2) Западная Церковь стремится к синтезу с культурой, в России наблюдается обратное движению — к обособлению от любых форм интеллигентности. 3) Официальную («торжествующую») Церковь во всех регионах мира следует понимать как расставание с Христом. 4) В новом тысячелетии, после эпохи советских унижений Русская Церковь снова вернулась к прежней форме падения — лицемерию ради разнообразных льгот и выгод.
Большинство читателей Л. Улицкой ценят ее за умелое построение «житейской» фабулы, за семейно-бытовую детализацию в контексте исторических эпох. Но всегда в границах семейно-бытового романа проявляется идеологический вектор, происходит спланированное «подсаживание» читателя на определенную, достаточно идеологизированную интуицию. Л. Улицкая стремится к максимальной честности, к реализму без берегов и умолчаний, открывая конверты со старыми письмами, листая страницы пожелтевших дневников. Но есть в этом и вполне определенное планирование. Это «сделанная» честность — не жизнь безграничная, а умело выстроенный ракурс, не отпускающий читателя из важнейшего для автора нравственного центра
«Я принадлежу к поколению людей, которые с юности читали “трудные книги”. Это было такое чтение, благодаря которому мы развивались, поднимали культурный уровень. Сегодня люди гораздо более привычны к “легкому чтению”. Я не против легкого чтения, но оно должно быть хорошего качества. Происходит опускание планки, и неплохо было бы ее хоть немного поддерживать», — отнюдь не всегда Л. Улицкая признает присутствие «идеологического проекта» в своих произведения, стремится усилить «общечеловеский» вектор развития повествования [4].
Критики с этим соглашаются не всегда. «Это тот случай, когда литература откровенно идеологична и преследует одну цель — высказаться через героя или еще как, но — высказать “правду, как я ее понимаю” (от автора, в послесловии)», — пишет Ю. Малецкий о романе «Даниэль Штайн, переводчик» [3]. В этом же контексте суждение С. Белякова: «Для меня книга Улицкой — это разумное, грамотное, хорошо обоснованное оправдание национализма. Не обязательно национализма еврейского, еврейский национализм здесь лишь частный случай [1].
«Вообще говоря, политика сама по себе меня нисколько не занимает. Она во все времена гнусна и отвратительна, эта наука управления людьми, подчинения, власти, насилия. Для меня важно, как освобождаться от насилия, как находить возможность жить достойно и плодотворно в общественной системе, которая глубоко порочна. Это, если хотите, отношения личности, частного человека, и государства, которое по своей природе не хочет и не может с ним считаться. Я, как вы понимаете, на стороне частного человека. Он мал, смертен, он прекрасен, когда совсем маленький, он растет, разворачивается, увлекается искусством, наукой, познанием, в конце концов… И он сталкивается с безличной структурой, которая своей целью ставит подчинить его себе, лишить его собственного лица, Богом данного бытия и превратить в винтик машины», — сообщает в одном из интервью Л. Улицкая [2]. Политика «гнусна и отвратительна», общественная система «глубоко порочна», государство «не хочет считаться с частным человеком», оно против «Богом данного бытия». Сделаем лишь одно замечание: в данном случае гимн «маленькому человеку», который смертен и хочет личного счастья, не только гуманистический жест в защиту страдающих от масштабных и громоздких систем, но и вполне конкретное недовольство Россией и русской истории как пространств, ставших, по мнению писателя, своеобразной тюрьмой для личности. В авторском проекте Л. Улицкой универсализация направлена против «русского архетипа» жизни, который канонизирует драматические, по-своему трагические отношения человека и государства как должные.
В этом контексте не вызывает удивления еще одно суждение Л. Улицкой: «Чем мне сегодняшняя власть не нравится? Люди, как в позднесталинские времена (я старая, я это помню!), полностью утратили чувство юмора в отношении к вышестоящим начальникам низшего, среднего и особенно высшего звена. Эта звериная серьезность и неспособность даже к улыбке в адрес вышестоящего лица превосходит картинки Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Мне не нравится институцированное воровство. Раньше тоже воровали, но немного стеснялись. Мне многое не нравится в сегодняшнем устройстве жизни. Но я не люблю власть вообще, любую, хотя понимаю, она необходима. В сегодняшней власти меня более всего не устраивает ее непочтительное отношение к законам, ею же установленным [5].
Оценим, как происходит становление авторского художественно-мировоззренческого проекта в трех романах: «Даниэль Штайн, переводчик», «Зеленый шатер», «Лестница Якова».
В первом из указанных романов художественная форма фиксирует становление портрета нестандартного священника, который всей своей биографии воплощает важную для Л. Улицкой идею синтеза. К объединению готовы христианство и иудаизм, жертвенность и готовность идти на компромиссы, стремление к праведности и понимание возможности падения, богословствование и детальное знание светских контекстов жизни. Важно не только то, что подлежит синтезу. Не менее значим и другой шаг — отсечение тех идей и мотивов, которые Л. Улицкая не допускает к синтезу. Фашизм здесь способен объединяться с коммунизмом, религиозный догматизм взаимодействует с житейской нетерпимостью. Главным объектом удара становится не израильская герметичность, конфронтационная по отношению к общемировым духовным тенденциям, а христианская Церковь в ортодоксальном варианте. И здесь для Л. Улицкой нет особого различия между католичеством и православием.
В романе «Зеленый шатер» Л. Улицкая отказывается от объемной портретности, от принципа выдвижения в центр повествования одного главного героя. Создает портрет поколения, родившегося во второй половине 30-х годов минувшего века. Автор верен своему гиперкритическому отношению к государству. Нет ни радости по поводу недавней победы в Великой Отечественной войне, ни энтузиазма времени, названного «Оттепелью». Все герои, симпатичные писательнице, дистанцируются от государства, готовы пожертвовать карьерой ради внутренней свободы и независимости. Литература и связанная с ней литературность (как принцип творческой активности и этической независимости от «тоталитаризма») оказываются в «Зеленом шатре» разновидностью религиозного сознания. Его сила, по мнению Л. Улицкой, заключается в том, что эта «религия интеллигенция» свободна от ритуалов и догматов, не предусматривает создания структур, которые постоянно вредят умному, самостоятельному человеку. Одним из ключевых движений произведения становится исход из Советского Союза как тщательно прописанный автором жест несогласия с системой.
В романе «Лестница Якова» заголовок вновь обращает внимание на одно имя. Но в отличие от «Даниэля Штайна, переводчика» здесь нет повествования, центрированного присутствием одного героя. На переднем плане образ внучки Якова Норы — творческой женщины, соединяющей разумный феминизм, насыщенность сознания культурными концептами и уже привычную независимость от любой разновидности государственного пафоса. У нее нет счастья, но есть покой и право распоряжаться своей жизнью. Возможно, поэтому официальный муж никогда не был ею любим, а муж неофициальный (прошедший через всю жизнь) имеет первую семью и является для свиданий лишь эпизодически. Жизнь Якова и его жены Маруси, «старших» героев романа, началась еще в XIX столетии. И если заголовок указывает на «лестницу», то ход повествования акцентирует большое внимание на поражении. Одна из причин этого поражения в том, что Маруся связала себя с коммунистической идеологии, резко ограничив пространство для положительных маневров души, а Яков, формально свободный от идеологии, оказался на службе у государства и принял на себя те мучения, которые государство в те годы предполагало. Репрессии, например.
С одной стороны, Л. Улицкая в своем творчестве реализует тот потенциал, который присущ романному жанру в целом. Это амбивалентность, персонализм, имплицитная философичность, антидогматический универсализм. С другой стороны, активное присутствие автора в мировоззренческом поле своего текста, достаточно наступательный эссеизм, идеологическая составляющая повествования показывают, что для Л. Улицкой роман — не только художественный феномен, но и форма светской проповеди либерализма как источника освобождения человека от религиозных и государственных иерархий.
Литература:
- Беляков С. Дон Кихот из Хайфы // Новый Мир, 2007, № 5;http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2007/5/be13.html
- Людмила Улицкая: «Политика во все времена гнусна и отвратительна». Разговор с Зоей Световой // https://openrussia.org/post/view/9577/
- Малецкий Ю. Роман Улицкой как зеркало русской интеллигенции// Новый Мир, 2007, № 5;http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2007/5/ma15.html
- “Одна хорошая книга способна произвести действие, которое не может вагон плохих”. Интервью с Людмилой Улицкой. Беседует Ольга Дробот // Иностранная литература, 2009, № 7;http://magazines.russ.ru/inostran/2009/7/ho19.html
- "Свобода — дорогой товар". Писатель Людмила Улицкая — о своем новом романе «Лестница Якова». Беседовал Андрей Архангельский// http://www.kommersant.ru/doc/2850061
- Улицкая Л. Даниэль Штайн, переводчик. М., 2015.
- Улицкая Л. Зеленый шатер. М., 2011.
- Улицкая Л. Лестница Якова. М., 2015.
