Статья посвящена исследованию процесса становления в России комплекса преступлений против государя и государства на основе законодательных и делопроизводственных источников. Особое внимание уделяется вопросу употребления терминов «государственное преступление» и «политическое преступление» для периода XVII — XVIII вв.
Ключевые слова: история понятий, политическое преступление, государственное преступление, политический сыск, слово и дело государево, непристойные речи, перевет, Судебник, Уложение 1649 г., Артикул Воинский.
Бесспорно, одними из самых дискуссионных вопросов в исторической науке являются проблемы, относящиеся к истории понятий. Так, до сих пор, опираясь на опыт советских ученых, историки права отождествляют термины «государственное» и «политическое» преступления, тем самым перенося современные понятия и представления на домодерные практики. «Но были ли присущи русскому средневековому лексикону такие слова, как «политика» или «политический»? Свойственны ли эти термины текстам аутентичных источников?
Обратимся к истории становления в России комплекса преступлений против государя и государства. До XV в. для обозначения тяжких уголовных преступлений в судебной практике существовало несколько понятий: «обида», «лихо», «лихое дело», «зло», «воровство», «дурно» и т. д. Они рассматривались, как деяния, направленные не только против частного лица, но и против всего княжества в целом. Вместе тем и преследование по таким преступлениям являлось делом публичным, общественно важным, государственным. По мере дальнейшего развития русского права в оборот вводилось понятие «перевет (измена)», которое мы встречаем в Псковской судной грамоте: «А кримскому татю и коневому и переветнику и зажигалнику тем живота не дати» [8, С. 321]. Грамота же, в свою очередь, оказала влияние на статью 9-ую первого московского Судебника 1497 г. и статью 61-ую Судебника Ивана Грозного. В этих статьях перечислены лица, совершившие тяжкие преступления: «государьский убойца», «кромольник», «церковный тать», «головной тать», «подымщик», «зажигальник», «градской здавец» и «подметчик».
Стоит заметить, что законодатели XV–XVI вв. не отводили самостоятельного места преступлениям против государя и государства, хотя и понимали их важность. И если перевет еще можно трактовать как нечто политическое, то суть остальных понятий совершенно далека от политики в современном ее понимании. Конечно, злую волю кримского татя или зажигальника можно признать «настолько испорченною и закоренелою, что только физическое устранение обладателя ее способно оградить государство и общество от дельнейшей опасности» [11, С. 35], но все же подобные преступления скорее можно квалифицировать как уголовные, нежели как государственные, а уж, тем более, политические.
Уложение 1649 г. впервые обозначило важнейшие виды преступлений против государя, каравшиеся смертной казнью — покушения на жизнь и здоровье царя, измена, скоп и заговор. Причем, крайняя лаконичность формулировок порождала массу злоупотреблений. На практике при желании по нормам второй главы Уложения могли судить достаточно широкий круг деяний: поездки за границу, связи с иностранцами, невинные переписки с родственниками, высказывания о государе, членах его семьи; в общем, любое сказанное «в алкогольном дурмане неосторожно чванливое слово».
Параллельно, в делопроизводственной практике, еще со Смутного времени широкое распространение получили несколько понятий, которые можно объединить под общим термином «Слово и Дело Государево». Приведем ряд примеров.
В 1616 г. «боровский козачишка» Познячко Семенов бил челом и извещал, что «в нынешнем, г., во 124 г. в великий пост, на 4-й неделе, во вторник, шел я, х. твой, мимо Боровскаго ряду, а на дороге стался со мною Андрей Хода пьян и учал меня лаять и бранить, и, бранясь, учал говорить неподобныя слова про тебя, г.... и я, х. твой, слышав про тебя, г., неподобное слово, извещал воеводе» [6, С. 2]. Подобный извет был дан и на Гаврилку Могутова, которого подозревали в произношении «непригожего слова» на своего отца[6, С. 24]. В деле о же непристойных речах священника церкви Введения Богородицы Терентия находим следующие показания: «…в ту же дату де был в гостях введен тот поп Терентий и тот поп говорил про великого государя те непристойные речи, которые написаны в письме…» [1, Л. 46]. Также часто встречаются обвинения в «государевом слове» и «государевом деле». Согласно одному из дел Сибирского приказа некий Ивашка ложно извещал на «нищего твоего государева богомольца и на детей моих на Андрюшку да на Васку в съезжую избу воеводе Офанасию Нарбекову твои государевы дела духовные дела…» [2, С. 324]. А в 1650 г. Мишка Котловский бил челом государю, что «во 158 г. июля в 29 д. пришедъ передъ меня, х. т., в съезжую избу с караула казаки сказали: тюремный де сиделец Иванов человек Тютчева Афонька Андронов сказывает за собою твое государево слово» [6, С. 248].
Кроме того, выкрикивание «Слова и Дела» всегда отождествлялось с доносом. Так, анонимный автор первого сочинения о восстании Степана Разина сообщает: «Брат его [Фролка Разин], придя на место казни, крикнул, что знает он слово государево, — так говорят, когда намериваются открыть тайну, которая может быть объявлена лишь самому царю. Когда спросили, что он имеет сказать, Фролка ответил, что про то никому нельзя знать, кроме государя» [5, С. 114]. В этом случае Фролка Разин, как и многие другие «воры», пытался облегчить себе участь — оттянуть смертную казнь, ведь доносы поощрялись и даже были обязательны по Уложению 1649 г.
Таким образом, мы видим, что уже к XVII в. правомерно употреблять термин «государственное преступление», понимая под ними деяния направленные, в первую очередь, против государя, которые трактовались как, одновременно, направленные против государства. Подобная тенденция, по мнению Е. В. Анисимова, сохранялась вплоть до второй половины XVIII в., когда стало более-менее отчетливо оформляться разделение понятий «государь» и «государство», на которое уже не смотрели, как на вотчину правителя [10, С. 14].
Значительно изменилось отношение к государственным преступлениям с эпохи Петра I. Согласно Анисимову собственно тогда и образовалось понятие — государственное преступление, которое юристы того времени толковали как нарушение интересов государственных и всего народа [10, С. 18]. В указе от 24 декабря 1714 г. о таких преступлениях сказано: «то, что вред и убыток государству приключить может» [4, С. 749].
Постепенно происходило расширение сферы закона — к преступлениям против государя и государства стали относить должностные проступки: казнокрадство, умышленное неправосудие, финансовые аферы, корыстолюбие и многое другое. Причем сам Петр считал, что чиновник-преступник наносит вред больший, чем изменивший воин: «Сие преступления вящее измены, ибо о измене уведав, остерегутца, а от сей не всякий остережется…» [7, С. 250].
Так, согласно Артикулу Воинскому, «кто, его величества или государственные деньги в руках имея, из оных несколько утаит, украдет, и к своей пользе употребит, и в расходе меньше записано и сочтено будет, нежели что он получит, оный живота лишиться и имеет быть повешен» [3, С. 351]. А «когда злодей караулу или генерал-гевальдигеру или провосам уже отдан, и оным оного стеречь приказано будет, а злодей через небрежение их уйдет или от них без указу отпустится, тогда оные которые в сем виновны, вместо преступителя имеют надлежащее наказание претерпеть» [3, С. 355].
Можем заметить, что многие из этих деяний прямо не были связаны с преступлениями против государя, его власти и далеко выходят за пределы «слова и дела государева» XVII в. Они, как раз-таки, относятся к политике, к политической деятельности монарха и к самому государству, как политическому институту. Поэтому логично употребить для этого времени термин «политическое преступление».
Правда, на практике определение «политический» использовалось крайне редко и носило специфическую, узко специальную семантику. В том же Артикуле Воинском Петра, являющемся важной вехой в развитии права по политическим преступлениям, оно не употреблено. Скорее исключением является подобная формулировка: «И отписки писать на простой бумаге, а не на гербовой: а кроме того ничего отнюдь не брать под штрафом политической смерти» [9, С. 203].
Подводя итог, нужно сказать, что законодательство по преступлениям против государя и государства лаконично развивалось во времени. Для XVII в., на наш взгляд, правильней применять понятие «государственное преступление», под которым понимается деяние, в первую очередь, направленное против «государевой чести и государева здоровья». Для века восемнадцатого, дабы подчеркнуть расширение комплекса преступлений и включение в него должностных правонарушений и преступлений, с долей осторожности можно использовать термин «политическое преступление», помня об условности подобного деления даже для первой половины XVIII в.
Литература:
- РГАДА. Ф. 27: Приказ тайных дел. Оп. 1. Д. 195. Л. 46.
- РГАДА. Ф. 214: Сибирский приказ. Оп. 3. Д. 307. Л. 324.
- Артикул воинский с кратким толкованием // Петр I. Труды и дни императора Всероссийского. М.: Эксмо, 2013. 544 с.
- Законодательство Петра I / Отв. ред.: Новицкая Т. Е., Преображенский А. А. М.: Юридическая литература, 1997. 880 c.
- Записки иностранцев о восстании Степана Разина / под ред. А. Г. Манькова. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1968. 172 с.
- Новомбергский Н. Я. Слово и дело государевы. Т. 1: Процессы до издания Уложения Алексея Михайловича 1649 года. М.: Языки славянской культуры, 2004. 608 с.
- Полное собрание законов Российской Империи. Собрание Первое. 1649–1825 гг.Том VII: 1723–1727 гг. [Электрон. ресурс]. СПб.: Тип. II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830. 933 с. URL: http://www.runivers.ru/lib/book3130/9815/ (дата обращения: 04.09.2015).
- Российское законодательство Х-ХХ веков. В 9-ти томах. Т. 1: Законодательство Древней Руси. М.: Юридическая литература, 1984. 286 с.
- Российское законодательство Х-ХХ веков. В 9-ти томах. Т. 4: Законодательство периода становления абсолютизма. М.: Юридическая литература, 1986. 510 с.
- Анисимов Е. В. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке. М.: Новое лит. обозрение, 1999. 720 с.
- Загоскин Н. П. Очерк истории смертной казни в России: Речь, чит. 5 нояб. 1891 г., в торжеств. годич. собр. Имп. Казан. ун-та. Казань: тип. Имп. ун-та, 1892. 103 с.
