К вопросу «нового» видения сущности терроризма и личности террориста. Проблема «асимметрии»



Объектом исследования являются международные отношения, международный правопорядок и безопасность. В научной статье предпринята попытка, рассмотрения такого феномена как терроризм с иных, на взгляд автора, более научных позиций, нежели с тех, которые преподносятся населению в средствах массовой информации и в распространенной литературе. В исследовании уделено внимание историческому развитию терроризма и его этапов. Автором рассмотрены такие понятия, как «регулярная война» и «справедливая война» («тотальная война»). Так же рассмотрен вопрос стратегии борьбы с терроризмом и предпринята попытка ответа на вопрос «терроризм форма преступности или форма войны?» При исследовании такого явления как терроризм автор ссылался не только на научные труды признанных мировых ученых юристов, философов и политологов, таких как Ален де Бенуа, Карл Шмитт, Ч.Ломброзо, А.Дугин, В.Соловей и др., но и признанных политических экспертов в области геополитики, таких как Пьер Маннони и Жерар Шальян.

Ключевые слова: терроризм, война, «регулярная война», «тотальная война», политика, психологическая война, религия, масс- медиа, запад, «борцы за свободу»

Памяти мною уважаемого человека Гейдара Джемаля, общественного деятеля, философа, теолога посвящаю. Мир праху его...

Из истории понятия терроризма

В настоящее время понятие «террор» неоднозначно трактуется как в научном мире, так и среди обывателя. Вообще первоначальное понятие террора, это время в период с сентября 1793 года по июль 1794, когда для подавления своих противников, сторонники французской революции обосновали это понятие, сделав его призывом к действию. То есть можно говорить, что на первоначальном своем этапе, оно обозначало действие государства при реализации политического режима, а именно «легальное действие (которое можно объявить нелегитимным), а не нелегальное действие (которое можно объявить легитимным)». [1, с. 81]

И только примерно к XIX веку, само слово «терроризм», начинает рассматриваться как нелегальное запрещенное действие, против государства и существующего в нем политического режима. Хотя по-прежнему в сознании слово «террор», будет как лакмусовая бумажка для определения тоталитарных режимов, будь то нацистский или советский (сталинский). Но необходимо заметить, что речь в то время шла именно о «терроре», понятие о котором в массовом сознании разойдется с понятием «терроризм». Произойдет это по причине того, что всегда существовал, до сих пор существует государственный терроризм.

Когда говорят о терроризме, первая мысль, связанная с ним, наводит на мысль о революции. Революционные «террористы, которые вселяли ужас в сердца врагов, пытались вести войну до победного конца. В свое время один из французских военных министров Ж. Бушотт заявлял: о необходимости «вселить ужас в сердца наших врагов» [26, с. 432]. Говоря о терроризме, мы подразумеваем «войну», но какую и с кем? Войну всегда можно делить на регулярную и тотальную. Регулярная война, после которой всегда наступает мир, и бывший враг становится уже другом. Война, которая в отличие от регулярной не знает никаких ограничений в ее видении, называется «тотальная» или «справедливая война». В религиозном представлении о единстве бога (монотеизме), такая война считается «обязательной святой войной», и всегда она направлена против врагов Бога. А если война против врагов бога, значит с этими врагами не может быть и речи о каком-то перемирии и окончания войны, так как враги Бога, это абсолютное олицетворение Зла, которое должно быть полностью уничтожено. Жан- Ив Гиомар, указывал относительно тотальной войны: «это война, которая приводит в движение массы бойцов, в которых ранее никогда нельзя было заметить желания победы, приравненной к полному уничтожению врага. То есть это беспощадная война, которая отвергает переговоры, нацеленные на устранение вооруженного столкновения, на его скорейшее прекращение» [28, с. 13–14].

Немецкий философ и социолог К.Маркс писал: «о революционном терроризме как одном из средств достижения победы» [35]. Но политическим деятелем, который обосновывал насилие и террор, как метод завоевания власти, пролетарием, был В. И. Ленин. После преступного захвата власти большевиками в 1917 году, само слово «террор» приобрело положительный смысл и пользовалось успехом у новой коммунистической власти. После посещения Советской России французские коммунисты М. Кашен и А. Фроссар, вернувшись, домой, заявили, что «научились методам насильственной борьбы и террора, к которым обязательно должен обращаться класс, который стремится прийти к власти» [36].

Высказываясь о Ленине, политический теоретик К. Шмитт писал: «цель- коммунистическая революция во всех странах мира… Для Ленина только революционная война является подлинной войной, поскольку она происходит из абсолютной вражды…возвысился до уровня носителя абсолютной вражды» [20, с.257, 303].

Этапы развития терроризма

На сегодняшний день, терроризм с одной стороны, не является каким-то новым явлением, но с другой стороны, то место, которое ему приписывается на мировой арене, является на наш взгляд новым феноменом. Профессор Д. Рапапорт из Калифорнийского университета, указывает на 4 периода развития терроризма. Первый период (волна), приходится к деятельности анархистов России 80-х годов XIX века, которая затем быстро распространилась по Западной Европе. «Переход от XIX к XX веку станет “золотым веком политического убийства”. Эти первые современные теракты связаны с развитием ежедневной прессы, совершенствованием транспортных средств и изобретением телеграфа» [37, с. 16–19]. Далее мы цитируем по книге А. де Бенуа «Карл Шмитт сегодня»: «Вторая волна антиколониальная, начинается около 1920 года и продолжается примерно 40 лет достигая кульминации к 1960 годам. Именно она утвердит ту идею, что террористы являются, прежде всего «борцами за свободу». Третья волна, не такая мощная,- это волна ультралевых организаций, которые после смерти Че Гевары провозглашают городскую герилью (способы ведения партизанской войны с заведомопревосходящими силами противника в городских условиях). К их числу относятся: «Красные бригады» (Италия), «Прямое действие» (Франция), «Фракция Красной Армии» (Германия), «Монтонерос» (Аргентина), «Действия за национальное освобождение» (Бразилия), «Тупамарос» (Уругвай) и др. Эта волна, в большинстве западных стран сегодня спавшая, все еще заметна в Непале, Перу, Колумбии и ряде других стран Южной Америки, Северной Африки. Третья волна, это современная волна глобального терроризма, отличающаяся «исламской» доминантой. В этот период распространяются акты — самоубийства» [1, с.89–90]. Ряд авторов, считают, что третий этап (волна) терроризма относится к середине 1968 года, когда предводитель «Народного фронта освобождения Палестины» Ж. Хабаш со своими бойцами захватил два самолета принадлежащие Израильской компании «EL AL». Именно Ж. Хабашу принадлежат слова: «Убийство одного… вне поля боя эффективнее, чем убийство сотни… в бою, поскольку оно привлекает больше внимания» [5]. Подходило время «глобального терроризма», которое ознаменовалось на наш взгляд к концу 1979 года, при свершении исламской революции в Иране и вторжением советских войск в Афганистан. Следует отметить, что впоследствии после разрушения Берлинской стены и падения системы СССР, а также вывода войск советской армии из Афганистана. Бойцы ислама, воевавшие в Афганистане, бесследно не исчезли, они появились в Алжире, где продолжили свою борьбу, в бывших советских республиках, где преобладало мусульманское население (Азербайджан, Таджикистан, Киргизстан, Чечня, Дагестан и др.). Соответственно уже в наши дни можно назвать Ирак, Ливию, Сирию и др.

Борцы за свободу или террористы?

Во время холодной войны между США и СССР, Запад считал, что КГБ СССР управляет террористическими группами во всем мире. После же упразднения КГБ, спада терроризма не произошло, а скорее наоборот [30; 38; 16]. Но необходимо уточнить, что СССР, одним из первых, на ряду с США создал свою атомную бомбу, и как считалось, закрепил паритет в мире и геополитическое состояние, при котором обе державы стали обладать сравнимыми потенциалами ядерного оружия. И думается нам, что для борьбы с попытками применения какой-либо страной ядерного оружия многие страны приложили руку. Мы думаем, что СССР не был исключением, и, наверное, приложил свою «руку» и немалые усилия, в этом вопросе КГБ СССР. Один из высокопоставленных сотрудников департамента государственной безопасности Румынии, генерал Ион Михай Пачепа, писал в своих воспоминаниях: «… когда я побывал в кабинете у А. М. Сахаровского, он показал мне висевшую на стене карту мира, утыканную красными флажками. Каждый флажок означает угнанный самолет, пояснил генерал и добавил: «Захват самолетов — мое изобретение» [3]. Можно доверять ли данному источнику, судя по личности автора? Ион Михай Пачепа — генерал Секуритате, бежавший в США. Считается «самым высокопоставленным» офицером разведки просоветского блока, бежавшего на Запад, Верить или нет данной информации, каждый решает сам. Вопрос в том какая связь между деятельностью террористических организаций и их ролью в возможности использования или применения ядерного оружия, эту связь каждый для себя тоже устанавливает сам. Но вообще, как и всегда существует две полярных точки зрения. Первая, конформистская — «террористы мог использовать ядерное оружие, и способствуют применению его». Вторая, нонконформистская — «террористы являются барьером и щитом на пути к использованию ядерного оружия».

Не секрет, что определенные формы терроризма, на определенном этапе истории признавались легитимными, например, силы сопротивления во время Второй мировой войны, на любой территории оккупационные немецкие войска называли террористическими. А если рассмотреть период деклониализации, т. е. период борьбы колониальных стран с колонизаторами, за свою независимость, то можно сказать, о том, что террористические группы являли собой «борцов за свободу», которые в вооруженной борьбе видели способ завоевать для себя независимость и свободу, разгромив колониалистов. Естественно, что «победителей не судят», завершив войну за свое освобождение победой, они получили международное признание и были полностью оправданы мировым сообществом. То есть, мы видим, что происходит утверждение того, что при определенных обстоятельствах терроризм может быть легитимным. Машина пропаганды, сделала свое дело и показала, когда терроризм морален, а когда нет. Поэтому модное выражение «борец за свободу», очень часто применяющееся в эпоху антиколониальной борьбы, вышло из употребления в 70-е годы XX века. Это произошло именно тогда, когда ООН были приняты первые Конвенции «с целью подавления террористических актов» [6,7,10,].

А когда приходишь к мысли, что некоторые страны образовались или получили независимость, не без участия террористов, или даже бывшие террористы стали лидерами и получили власть в определенном государстве, (Менахем Бегин, Ицхак Шамир, Бен Белла, Нельсон Мандела и др.), тогда граница между «борцами за свободу» и «участниками сопротивления» с одной стороны и террористами с другой стороны, практически «тает», становится мутной или вообще пропадает. Бывшие террористы становятся достойными лидерами и гражданами своей страны.

Сегодня картина, и на фоне в том числе мощной пропаганды, не меняется, те кто для одних являются «участниками сопротивления», для других оказываются «террористами» (например, Луганская и Донецкая Народные Республики на Украине, где лица воюющие на стороне этих территориальных образований, для одних «участники сопротивления», «герои», а для других- «террористы» и преступники; правительство Украины, в городе Киеве, для одних законное, легитимное правительство, для других «хунта» и преступники). Следует отметить, что, например, те же самые исламисты, являлись во время войны в Афганистане с Советской Армией «борцами за свободу», но как только они применили методы ведения войны, против своих бывших союзников, то разу же стали называться террористами.

О признаках современного терроризма

Рассуждая о современном терроризме, нельзя не процитировать французского эксперта в области политической стратегии Ж. Шальяна который писал: «Вопрос о статусе терроризма по отношению к оппозиции легальности и легитимности усложняется еще и из-за наличия “легального” терроризма, в частности государственного. Наиболее распространенные на сей день определения терроризма не исключают этого государственного терроризма, который, следует подчеркнуть, всегда приносил больше жертв, чем нелегальный “суб- государственный” терроризм» [19, с. 10].

Перед нами встает серьезный вопрос, отличается ли современный гипертрофированный терроризм от «классического» терроризма прошлого на фундаментальном уровне. А если отличается, то современный терроризм он более скрытый, проявляющийся в «секретных» формах насилия? Или же современный терроризм, он более агрессивно «открытый», более «бросающийся в глаза»?

Поэтому определим на наш взгляд некоторые основные черты современного терроризма. Во-первых, современный терроризм имеет признаки безграничности в вопросах восприятия его количественной меры, имеющий неиссякаемый универсальный характер. Во-вторых, бесспорно, что терроризм — это конечно насилие, но это не является основным признаком терроризма, поскольку не всякое насилие есть терроризм. В- третьих, радикальный террорист — это смертник, или хотя бы понимает, что он ввязывается в борьбу «не на жизнь, а на смерть». В-четвертых, мы соглашаемся с мнением А. де Бенуа: «Террористы сами же первыми и считают лишенными всякого значения классические различия между воюющими сторонами и нейтральными, гражданскими и военными, участниками боевых действий и не участниками, легитимными и нелегитимными целями. Именно в этом терроризм уподобляется тотальной войне» [1, с.96]. В-пятых, если учесть, что терроризм рассматривается, как абсолютный враг, с которым мир в принципе не возможен, и борьба с ним идет до уничтожения, поэтому для борьбы с терроризмом пригодны любые способы по его уничтожению, и как правило, так называемые демократические средства ведения войны против терроризма, они не принесут желаемого результата. То есть, например, «применение пыток много раз оправдывали нуждами антитеррористической борьбы (когда требуется, к примеру, добыть сведения или же предотвратить теракт)» [1, с.96]. В- шестых, для ведения борьбы и войны с современным терроризмом не существует определенных территориальных привязок, границы террористических организаций весьма размыты и существует на обширных территориях, «…территориальная форма господства сама уходит в прошлое: сегодня выгоднее колонизировать умы или же контролировать рынки, а не завоевывать территории или присоединять их» [1, с.97], из этого выходит следующий (седьмой) признак современного терроризма. В-седьмых, в настоящее время эффективной и привилегированной формой террористического сообщества является, так называемая сеть. Например, одна из самых известных ультрарадикальных международных террористических организаций ваххабитского направления ислама «Аль-Каида», или «ИГИЛ» («Исламское государство Ирака и Леванта»), которое признано многими странами и международными организациями как террористическая организация, на самом деле это не организации классического типа. Так как они имеют разветвленные соединенные между собой террористические сети, которые основаны на подвижном объединении. Основная важность и значение этих сетей в том, что «постмодернистская эпоха — сама по себе эпоха сетей, когда перекрещиваются и сходящиеся друг с другом сети заменяют пирамидальные организации. И эти сети рассеяны по разным местам: их члены живут во множестве разных стран, что еще больше подчеркивает их детерриториализацию» [1, с.97]. Акцентируясь, на ИГИЛ (точнее, думается говорить все-таки «ИГ»), необходимо заметить, что по нашему мнению «ИГ» не является классическим государством, по его признакам. «ИГ» это этап развития политического ислама, который имеет своей задачей уничтожить власть банкиров и ростовщиков. «ИГ» это некий скальпель в руках хирурга, с помощью которого «ИГ» проявляет нелояльность «мировому порядку». Тем более определенную часть бойцов «ИГ» составляют лица не исламского толка (мусульмане), а европейцы (французы, англичане и др.). Поэтому мы считаем, что «ИГ» это подвижный ансамбль, который является, ничем иным, как сетью. И, в-восьмых, что является самым главным! Если провести параллель между сегодняшним глобальным терроризмом и второй антиколониальной волной терроризма, имевший место, как выше мы указывали в период времени с 1920 годов до 1960 годов XX века, то можно высказать мысль. На наш взгляд, и тогда, и сегодня, терроризм является «борцом с мировым империализмом», против «нового мирового порядка», против навязываемых другим народам либеральных ценностей Запада. Разница лишь в том, что около 50- 60 лет назад борьба осуществлялась под эгидой «левых идей», «марксистских теорий», которые себя исчерпали и дискредитировали. В настоящее время «левые» идеи ослабли и превратились в «конформистский суррогат» при этом инфильтрованы агентурой мирового правительства. В настоящее время эта борьба носит религиозный характер, так как складывается сегодня новая политическая теология, являющаяся теологией сопротивления и освобождения.

К вопросу стратегии борьбы с терроризмом

Как мы уже указывали выше, терроризм в настоящее время имеет детерриториализированный характер, то есть не имеет «оседлости на определенной территории, что приводит на наш взгляд к смешению полицейских и военных функций (и естественно к смешению задач). Пример со Второй мировой войной, где на оккупированных территориях, оккупационные войска, использовали против партизан (сопротивление) механизм полицейской технологии (розыск, обыски, аресты, допросы подозреваемых, и т. п.), при чем на этом фоне, сотрудничающая с войсками полиция, стала более милитаризованной. На сегодняшний день можно говорить, о глубоком смешении полицейских [17] и армейских задач, которые в борьбе с терроризмом достигает таких масштабов, что, по нашему мнению, достигается стирание границ между внутренними делами и международными. Симбиоз между полицейским и военными функциями наиболее заметен в США, так как все-таки террористы всего мира первым врагом считают Соединенные штаты Америки, которые в свою очередь пытаются обезопасить себя. «С 2000 года “смешение” систем внутренней безопасности и военных стратегий изображается в США в качестве идеальной глобальной рамки с террористическими угрозами» [23]. Еще в докладе 2002 года «The National Security Strategy» («Стратегия национальной безопасности») определено, что «сегодня разница между внутренними делами и международными уменьшается» [39, с.29]. И естественно, специалисты по борьбе с терроризмом все чаще обращаются за советами к криминологам [40]. 27 мая 2010 года была обнародована стратегия национальной безопасности США Администрации Б. Обамы, где указывалось на преемственность и новизну стратегических ориентиров США в сфере национальной безопасности и борьбы с терроризмом в ХХI веке [15, с.11]. Анализируя стратегию национальной безопасности США на 2015 год, можно указать на следующее: «… в отличие от предыдущей (2010) редакции она имеет явную антироссийскую направленность и формирует негативный облик нашей страны. Таким образом, Стратегия разработана на основе принципа американской исключительности, права на односторонние действия по защите и продвижению интересов США в мире и несет в себе активный антироссийский заряд…» [4, с.3–10].

Более того, терроризм — это война в мирное время, это, как мы уже отмечали, естественно указывает на стирание между военными и полицейскими функциями и больше все таки связана по этой причине с полицейскими функциями. Полицейский всегда рассматривает противника, отлично от военного, полицейский не просто борется с преступностью, он обязан стремиться ее уничтожить. Поэтому борьба с преступностью не подразумевает окончание войны(борьбы) и мирный договор после окончания ее, как это всегда случается в «регулярных войнах». Но, преступность на наш взгляд, должна осуждаться не только социально, но и нравственно- морально. И тезис, который утверждается с XIX века «терроризм не является легитимной политической деятельностью. Он относится к сфере преступности» [41, с.113], действительно ли он верен? Нужно определиться, чем является на сегодняшнем этапе терроризм формой преступности или новой формой ведения войны? [24, с. 365–389; 31, с. 69–91]

Терроризм форма преступности или форма войны?

Разумеется, для тех, кто «ведет бой» с терроризмом, как бы все предельно ясно, для них террористы преступники. Даже в дискурсах, те характеристики террористов, которые они используют, описывают террористов, как преступников. И в этом ничего нового нет. Например, еще во время гражданской войны в Вандее, между сторонниками и противниками революции во Франции в XIX веке, повстанцев называли «разбойниками». Но если взять колониальные войны и опираться на насильственный характер борьбы против колониалистов, непредсказуемость акций против них со стороны террористов, для характеристики последних использовался термин «борцы за свободу». Поэтому поставить знак тождества между «террористами» и «преступниками» в смысле норм действующего уголовного права, в принципе можно, это намного проще, чем предоставлять при аресте им статус политических заключенных. По описанию некоторых авторов террористы напоминают не только преступников, но в то же время психически больными людьми, что основываясь на канонах уголовного права, должно исключать преступность деяния с их стороны. Пьер Маннони пишет: «В рамках семантического поля, террориста регулярно обозначают такими терминами, как “преступник ”, “убийца”, “бандит”, что сводит его к статусу неприемлемого хулигана, нарушителя общественного порядка и спокойствия, или же такими терминами, как “варвар”, “дикарь”, “кровавый безумец”, “монстр”, которые сдвигают террориста к области душевных заболеваний или же грубо естественного состояния, нецивилизованности» [43, с. 41]. М. Уолцер указывает на то, что «террористы напоминают тех разнузданных убийц, которые крушат все на своем пути» [44, с. 80]. Ч. Ломброзо, итальянский врач психиатр, считал, что между прирожденной преступностью и эпилепсией существует взаимосвязь и этим «вполне объясняется тот факт, что среди политических преступников так часто наблюдаются случаи политической эпилепсии и политической истерии» [9, с.252]. По мнению Ч. Ломброзо среди анархистов (исследуя работы Ч. Ломброзо, становится понятным, что то описание, которое он дает анархистам своего времени, подходят под террористов сегодня, так как практически все анархисты участвовали в революциях и террористической деятельности) встречаются в большом количестве, также сумасшедшие и маттоиды. Про первых Ч. Ломброзо указывал, что «Среди анархистов встречаются и такие, у которых гениальное помешательство заменяет гений или необходимый для деятельности возбудитель…Сюда же относятся и душевнобольные политические деятели, которые действуют самостоятельно и в одиночку; они убивают лиц, стоящих во главе государства…» [9, с.257]. Относительно маттоидов Ч. Ломброзо пишет: «Встречаются среди анархистов и маттоиды… очень часто появляющиеся в периоды революций и во время восстаний… в жизни они могут быть даже очень ловки и изворотливы, и часто мы их встречаем в роли врачей, депутатов, военных, профессоров, государственных деятелей. От нормальных людей их отличает необыкновенное трудолюбие и усердие в делах, которые не входят в их компетенцию и превосходят их нравственные силы… больше всего их ненормальность сказывается не в самих идеях, которые они проповедуют, а в их противоречивости с самим собой… Бред их может внезапно смениться импульсивной бредовой формой или под влиянием голода, или иногда вследствие обострения различных неврозов, часто сопровождающих болезнь…» [9, с.259–260]. Исходя из приведенного описания террористов, общество часто задается вопросом и не может понять, как рассматривать террориста? Как преступника, как сумасшедшего или как «сумасшедшего- преступника» и как вообще расценивать террористические акты, кажущимися иногда непонятными и не находящими в мнении общественности оправдания. Реакция общества на террористические акты понятна: «чего они хотят?», «зачем они это делают?», «что им вообще нужно?»).

Весь смысл в том, что подобные поставленные вопросы и ответы на них, не могут в полной мере способствовать раскрытию полной сущности терроризма, а тем более определить его причины. С одной стороны, если рассматривать террориста просто как «преступника», то это связано с тем, что уголовное право запрещает убийство и отсутствует в данном моменте легитимность на него. В любой же войне убийство легитимно, не бывает войны без убийства, когда на войне убивают, часто слышим само собой как бы разумеющийся ответ: «Ну, это же война», даже когда гибнут не только военные, но и мирное население, в результате бомбардировок или иных действий военных.

Две противоборствующие стороны: с одной — террорист, который убежден (в отличие от классического преступника), что его деятельность в высшей степени легитимна, и полезна для блага общества в недалеком будущем, насилие же, применяемое с его стороны, террорист рассматривает как способ отражения насилия в отношении его со стороны государственной власти. С другой стороны — борцы с терроризмом, они его пытаются считать преступником, умышленно пытаются не видеть никаких политических целей в деятельности террористов (если официально видят, то делают это с большими оговорками). При этом официально заявляют, что вся деятельность террориста (террористов), не может быть связана с политической борьбой, указывая на то, что настоящая политическая борьба в цивилизованном обществе осуществляется мирным парламентским путем (выборы, возможно референдум и т. д.) То есть, происходит публичное обсуждение механизма деятельности террористов, с целью придать этой деятельности характер «простого» преступления, не имеющего отношения к политической борьбе. Следует заметить, что отрицание политического характера терроризма, никаким образом не связывается эмоциональной окраской реакции самого общества, его мнения в целом. В связи с этим К. Перси указывал: «Оно связано с обдуманным намерением затуманить политическое послание, содержащиеся в теракте, так же как и с отрицанием истины, понимаемым в качестве условия sine qua non установления нового этоса» [34, с.21]. К. Шмитт, очень верно на наш взгляд описывает противостояние двух сторон в этой «битве»: «Но в тоже время легко допускают, что террористы ведут войну против государства, поэтому последние также должны ответить войной. Однако применение термина «война» не может не быть двусмысленным. Традиционные войны завершаются мирными договорами, что в данном случае исключено. Следовательно, модель войны, которая неявно продолжает работать, — это тотальная, моральная или «полицейская» война, в которой дело не только в том, чтобы победить, но и в том, чтобы уничтожить врага» [21, с. 89].

Разница между «регулярной» и «тотальной» войной

К. Шмитт указывает, что «теологи обычно определяют врага в качестве того, что должно быть уничтожено» [21, с.89]. Примерно так же, как К. Шмитт, мыслят и сторонники «тотальной войны», она же «справедливая война» и примерно так же, кто борется и ведет войну с терроризмом, т. е. «враг должен быть уничтожен с точки зрения теологии».

Мы думаем, что становится понятно, что война с терроризмом («тотальная война») по своей природе отличается от традиционной (регулярной) войны, тем, что она относится и к полицейским технологиям воздействия на врага и относится к классическим военным действиям. И думается верно, замечает М. Уолцер, что «…“война с терроризмом”,- это прежде всего “ полицейская работа”, но в то же время в ней используются военные средства, тогда как полиции, за исключением случаев легитимной обороны, не разрешается убивать гражданских лиц, даже если это преступники. Если подумать об этом, правила полицейской работы, относящиеся к побочному ущербу, гораздо более жесткие, чем применяемые солдатами» [27].

Любая государственная власть говорила и говорит всегда о том, что с терроризмом не ведут переговоров, но, наверное бывают случаи, что власть в тайне выплачивает большую сумму денег террористам, например за освобождение заложников. Хотя, наверное, и сам «глобальный терроризм не желает вести никаких переговоров, и этим он отличается от киднэппинга, на который, с другой стороны, так похож» [1, с.106–107]. Даже с точки зрения уголовного права, при рассматривании состава преступления, предусмотренного ст. 205 УК РФ «Террористический акт», субъективная сторона лиц, совершивших данное преступление, выражается в форме прямого, но не конкретизированного умысла, а соответственно состав является с альтернативными последствиями. Цель с точки зрения уголовного права является специальной — воздействие на принятие решения органами власти или международными организациями. Воздействие одной стороны и принятия решений другой стороны, могут быть таким альтернативными, что их трудно описать. Поэтому мы считаем, что террористы используют свои средства, для нанесения максимального ущерба, лишь с той целью, чтоб как раз создать условия для переговоров. Терроризм преследует всегда, какую — то конкретную цель: чтобы Франция перестала оказывать поддержку алжирскому режиму, чтобы США изменили свою политику на Ближнем Востоке, чтобы Россия ушла из Сирии и т. д. Мы склонны расценивать, тезис: «с терроризмом не ведутся переговоры», как всего лишь отказ идти на уступки террористам и попытаться самой властью решить проблему мирным путем, не желания понять, настоящих целей террористов. «Любой террористический акт, даже когда, кажется, что у него нет никакой цели помимо его самого, является носителем политического послания, которое требуется расшифровать» [1, с. 108]. Думается прав Перси Кемп, когда пишет, что «Чем больше демократии будут отмахиваться от политического послания, передаваемого терроризмом, тем большую лавину насилия они будут провоцировать, способствуя превращению террориста в ангела мщения» [22, с.20]. Мы хотим, чтобы нас «правильно» поняли, так как выше сказанное вовсе не означает, что теракты не являются преступлениями. Но преступлениями политического характера, для того, чтобы это признать, необходимо понять весь контекст и причины, позволяющие рассматривать терроризм, как политическое преступление. Другими, более простыми словами, «в политическом преступлении политика предшествует преступности, и именно поэтому его нельзя уподоблять обычному уголовному правонарушению» [1, с. 108]. Таким образом, мы считаем, «представление терроризма как иррационального исполнения исключительно патологических ил преступных действий не имеет ничего общего с действительностью. Терроризм вписывается в политический горизонт, он отвечает за определенную стратегическую логику» [1, с. 109]. И даже если считать, что преступный умысел не конкретизированный при совершении теракта, то все равно «Даже слепые теракты, бьющие по анонимным жертвам, являются следствием обдуманного решения, а потому подчиняются точному намерению. Все в них просчитано для того, чтобы произвести определенный эффект… распланировано буквально всё: действующие лица, места, модальности и, главное, медийные и политический последствия» [43, с.8]. Эффект страха, зрелищного ужаса, один из механизмов реализации цели террористов, «… то есть его зрелищность неотделима от цели, которую он себе ставит. Его подлинное влияние имеет психологический характер» [1, с.113]. В свое время Йордан Пауст писал, что «конечная цель террористического акта заключается в использовании страха и тревоги, вызываемых для того, чтобы навязать основной цели определенное поведение или же вынудить ее изменить свою политику в желаемом направлении» [41, с. 21]. Из данного определении хорошо видно, что «основная цель» для террористов ни та, которая «бросается в глаза», которую видит население и государственные силовые органы, а «основная цель — это всегда мишень, по которой террористы стремится ударить рикошетом» [1, с.114]. В связи с этим говоря о глобальном терроризме, можно вспомнить Нью — Йоркские «башни близнецы», где цель террористов, была направлена не на первичный эффект, когда взорвали башни. А на вторичный эффект, порожденный этим взрывом, т. е. создания в общественном мнении ужаса, нанесении психологической травмы населению, тем самым «предупредив» его, что «террористы везде и они готовы вступить в бой для достижения своих генеральных целей».

Проблемы асимметрии в борьбе с терроризмом

Говоря о противодействии терроризму, следует указать, что в настоящее время не ведется речь о достижении равновесия сил в борьбе с терроризмом. На сегодняшний день, в этой проблеме является именно понятие асимметрии (а не несимметричности, которая отмечает лишь количественное неравенство наличных сил). Сама природа феномена «войны с терроризмом», указывает на то, что эта война ассиметричная, в соотношении качества ее ведения. Во-первых, так как террорист не располагает ни какими законными технологиями т. е. классическими средствами противоборства, он вынужден обращается к технологиям терроризма. Во-вторых, цель нанесения удара имеет полную асимметрию, т. е. на удар террористов, сложно ответить в том смысле, что неизвестно где они могут находиться после совершения ими террористического акта. В-третьих,асимметриясредств: «11 сентября 2001 года за несколько минут устарели все военные корабли, атомные бомбы… когда против них вышли несколько десятков «фанатиков», вооруженные ножами и резаками. Теракты в Нью-Йорке и Вашингтоне, реализованы на смехотворные средства, пошатнули Америку…» [33]. В-четвертых, асимметрия- психологического порядка: «огромная пропасть отделяет людей, для которых многие вещи хуже смерти… На Западе люди в наши живут в «расколдованном» мире, предполагающем, что нет блага выше жизни…» [1, с. 112]. Либеральная идеология, вообще не хочет «дружиться со смертью», как будто, смерть, что-то из ряда вон выходящее и ее нужно элиминировать, подальше в жизни человека, как будто ее не существует. «Сегодня кладбище вытесняется за город, а раньше погосты стояли в центре населенных пунктов, были местом совета; мертвые предки принимали участие в решении наиболее важных политических вопросов, и сама агора — площадь, где принимались политические решения — была кладбищем…» [2, с 346–347]. Видимо в современном обществе для человека, смерть сейчас, страшнее, чем ад потом. В связи с этим очень верно замечает Перси Кемп «… когда в центре вселенной поставили человека, а не бога, заменив страх ада страхом смерти» [22, с.19]. Именно отсюда, мы наблюдаем радикальную асимметрия между террористами, готовыми умереть за идею, отдав свою жизнь за нее, ведь у них как раз нет «страха смерти» и они не понимают в чем жизнь, ценнее смерти, и теми, для кого такое поведение действительно «непонятно» поскольку для них жизнь всегда- самое ценное. «У тех, кто думает о другом мире, и тех, кто думает о своей пенсии, не может быть никакой общей меры. Для террористов смерть — это, скорее, награда. Против этого желания возведенного в абсолютное оружие, у Запада, конечно, нет никаких средств» [1, с.113]. В-пятых, в ходе террористических акций гибнет намного меньше людей, чем от бытовых убийств; в дорожно- транспортных происшествий, или в России погибает от алкоголя за одни календарный год. Именно в этом смысле терроризм также ассиметричен.

В-шестых, материальная асимметрия, заключающаяся в том, что на ведение войны нужны денежные и человеческие ресурсы, а также оружие. Соответственно и первое, и второе, и третье террористам приходится искать на «земле», государство же при противодействии терроризму материальные средства на это закладывает в государственный бюджет. У государства также имеется механизм принуждения и подавления: армия и полиция.

Масс-медиа или медиаманипулирование, как абсолютное оружие психологической войны

Нам понятно, что «Теракты, это просто средства воздействия на общественное мнение и оказания давления на государственную политику» [1, с.114]. Откуда население, на территории которого никогда не было террористических актов узнает о негативных последствиях терактов? Ясно, что в современном мире это делается за счет телевидения. Интернета и других СМИ, проще сказать, за счет масс- медиа. Дело в том, что телевидение создает эффект личного присутствия, в процессе зрелищности терактов, которые бросаются в глаза и воздействуют на воображение человека. «…телевидение для человечества “окно в мир”, главный поставщик знаний о происходящих событиях. Даже если, что-то важное и значительное случается в нашем городе и непосредственно на нашей улице… мы вряд ли окажемся непосредственными свидетелями этого события, а скорее всего узнаем о нем из новостных выпусков…» [13, с. 56–57]. Наверное, все замечали, что сегодня жизнь складывается, таким образом, за все нужно платить, в денежном эквиваленте, но вот за центральные каналы телевидения, например в России платить не нужно, информацию дают бесплатно, причем очень доходчиво и понятно. «…Способность телевидения эмоционально и эстетически вовлекать зрителей в свой информационно- пропагандистский поток. Зрителям комфортно в нем… нас снабжают доступным и простым пониманием мира, избавляют от необходимости самостоятельно думать… Это приятная привычка НЕ ДУМАТЬ. Люди легко и охотно поддаются ей, ибо самостоятельное думанье, есть тяжелый труд, вероятно, самый тяжелый изо всех разновидностей труда известных человечеству. Поэтому не надо иллюзий: телевидение оглупляет людей и паразитирует на их умственной лени» [13, с.58]. Когда по телевидению освещается очередной террористический акт, то все сводится к тому, чтобы создать ужасное, шокирующее, сбивающее с толку зрелище, которое способствуют созданию эмоциональное волнения у зрителя. Получается так, что телевидение описывает действия террористического акта (терроризма) в реальном времени. Это пусть косвенным образом, но работа всемирной медийной системы связана с подъемом терроризма в мире; это пусть ужасная, но реклама. Телевидение это конечно же «эффект личного “личного присутствия”… То, что мы видим по ТВ, мы непроизвольно помимо собственной воли воспринимаем, как происходящее на наших собственных глазах, как событие свидетелем которого мы непосредственно выступаем. А себе мы, естественно доверяем; и это доверие себе невольно проецируется на доверие телевидению» [13, с.56]. Поэтому ужасающее воздействие террористического акта зависит не столько от того, какое оно было на самом деле (т. е. какая была его внутренняя сила), сколько от того, что о нем скажут или покажут. Соответственно, если ничего вообще не скажут, и не покажут, это то же самое, что его не было вообще. Из этого следует, что на сегодняшний день «…медийное распространение террора, столь же важно, как и сами акты. Вот почему медиа становятся невольными сообщниками террористов… сама сущность современного терроризма требует использовать медиа в качестве службы передачи сообщений» [42, с.84]. Как указывал П. Вирильо «оружие массовой коммуникации стратегически превосходит оружие массового поражения» [18, с.96].

К современному определению терроризма

Лицо, которое способным на «всё», для достижения своих целей, и которое «невидимо», которое раздражает своей «невидимостью» и уязвимостью общество, но при этом присутствует практически повсюду, является для общества врагом и террористом. В связи с этим Франсуа- Бернар Хьюге, упоминает президента США Джорджа Буша, когда пишет: «Джордж Буш, первый, кому приходится вести свой главный бой с опасностью, которая состоит не в мощи противостоящей империи, а в моральной извращенности невидимой группы» [45]. Естественно, что «невидимость», террориста, его непредсказуемость усиливают страх, вызванный угрозой, которую терроризм представляет. После воздействия на сознания средств масс- медиа, появляются в обществе всевозможные идеи о заговорах, что являет собой парамнезию общей подозрительности. «Терроризм — это война в мирное время, даже война в форме мира, это “глобальная война”, то есть тотальная» [1, с.117].

Говоря о терроризме, мы частично, в контексте «без конца», соглашаемся с высказыванием П. Вирильо, который указывал: «вместе с терроризмом мы вступаем в эпоху войны без конца и цели» [18, с.97]. Цель у террористической деятельности конечно же имеется, но спорным является способность ее реализации. Это проистекает из противоречия того, что террористы не могут рассчитывать на победу над своими противниками, и в то же время другая сторона отчетлива понимает, что не сможет уничтожить терроризм, как социальное явление. Даже несмотря на то, что борьба с терроризмом ведется в разрезе превентивного решения задач борьбы с ним. Для перехода границы государства и обнаружения на ее территории террористических сетей, используются различные механизмы и формы вмешательства. Самым классическим способом вмешательства в дела другого государства, является западная концепция «прав и свобод человека», которая утверждает гегемонию США во всем мире и преследования под прикрытием борьбы с терроризмом, всех «инакомыслящих», нарушающих западную идею «прав человека» [12], то есть тех, кто не желает жить по «лекалам» Соединенных Штатов Америки (незначительными поводами могут быть: борьба с наркоторговлей, организованной международной преступностью и т. д.)

Определение терроризма, которое дают государственные власти, или толковые словари являются весьма широким, не выражающими сущности терроризма. Например в одном из самых известных толковых словарей С. И. Ожегова, под терроризмом [11, с. 1186] понимается: «Политика и практика террора; деятельность террористов», террорист [11, с.1186], соответственно понимается, как «участник актов террора», а террор [11,с. 1184], как «террористический акт». Такая неопределенность, на наш взгляд, возможно и умышленная, дает возможность, в интересах определенных государственных групп объявлять преступными, террористическими различные виды поведения и деятельности, подозревать «инакомыслящих» и «неугодных», вместе с тем оправдывать меры упреждающего задержания, ограничивать время общения обвиняемых с адвокатами, осуществлять ряд оперативно- разыскных мероприятий без законных оснований(ст. 7 ФЗ об «Оперативно- розыскной деятельности») и условий (ст. 8 ФЗ об ОРД) и т. д. Именно поэтому, хотя антитеррористическое законодательство и направлено против лиц подозреваемых и обвиняемых в преступлениях террористической направленности, это не говорит о том, что оно не затрагивает все население, что естественно приводит к настоящему перевороту, как в уголовном, так и уголовно- процессуальном праве.

О политическом мышлении

Вся политическая, сегодняшняя мысль, весь дискурс, связанный с борьбой с терроризмом, «внутренней безопасностью», переходящий в «национальную безопасность», либо соотносят с гражданским обществом, где нет государства с определяющими его признаками, либо ведя речь и дискурс о «безопасности» пытаются вычленить его за пределы публичного обсуждения, элиминировать все проблемы связанные с «безопасностью», показывая их в новой форме «деполитизации» (если «аполитичность», мы рассматриваем, как безразличие к политике, то «деполитичность», некий симулякр, выдача за политическое, то, что им не является). Иначе говоря, исследуя работы авторов [8, с. 75–78; 14, с. 74–79], где якобы имеется дискурс о национальной безопасности, на самом деле имеем дело с полным отсутствием «ретроспективного анализа» и «деполитизацией» в исследовании; причина на наш взгляд ясна, конформистское мышление проникло в среду ученых. Авторы, «заразившись» конформистским мышлением, которое преобладает в обществе, не хотят (или боятся) работать на слом действующий парадигмы, а это не только не научно, но и «деполитично», прослеживается, некая «скованность» авторов, как будто они «держат свою мысль за хвост и не дают ей взлететь». Нигде не встречается в ходе исследования литературы у современных российских авторов, пишущих «о борьбе с терроризмом», «о национальной безопасности», та мысль, что «Посягательства на свободы стали возможными благодаря ожиданиям и желаниям граждан, связанными с вопросами безопасности: желание безопасности заслоняет желание свободы…» [1, с. 135]. Иными словами, когда речь идет о собственной власти и ее безопасности, сразу «забывается» концепция «прав и свобод человека», происходит ограничение свобод граждан [12]. Поэтому «истинная победа терроризма- в том, что он погрузил весь Запад в атмосферу страха, одержимостью безопасностью, которая само является не более, чем завуалированной формой перманентного террора» [29].

Более того, современный терроризм не является секулярной организацией, в том смысле, что религия, в том же исламе тесным образом связана с другими общественными отношениями, и даже имеет мощный рычаг регулирования общественных отношений и оказания на них влияния. В обществе либерального толка, где эгоизм, есть высшая добродетель, и все определяется экономической зависимостью вряд ли возможны, такие понятия как «спасение души» или «смерть за веру». «Религиозное сообщество может потребовать от своего члена, чтобы он умер за веру смертью мученика, но только- ради спасения своей собственной души, а не за церковное сообщество как властное образование… В обществе, определяемой экономикой… ни с какой мыслимой точки зрения невозможно потребовать, чтобы какой-либо член общества пожертвовал жизнью в интересах его бесперебойного функционирования» [25, с.48]. Именно вплетенная в либеральное гражданское общество концепция «прав человека», где обязательно присутствует индивидуальный эгоизм, по мысли К.Шмитта и оказывает роковое влияние, на то, что терроризм имеет преимущество в войне. «Политическое единство должно в случае необходимости требовать, чтобы за него отдали жизнь. Для индивидуализма либерального мышления это притязание никоим образом недостижимо и не может быть обосновано. Либерализм, который отдает распоряжение физической жизнью индивидуума ком-то другому, а не самому индивиду, был бы столь же пустой фразой, как и либеральная свобода, о содержании и мере которой принимал бы решение кто-то другой, а не сам свободный человек» [25, с.70].

На основании вышесказанного, мы предлагаем свое определение, специфической формы терроризма, а именно «международного». Итак, международный терроризм— это тотальная война в мирное время, со всеми ее признаками (т. е. до полного уничтожения, не предусматривающая окончание войны миром, как это предусмотрено в «регулярной войне»), носящая религиозный характер, основанная на политической теологии легитимного сопротивления, освобождения от воздействия империалистических держав, а также уничтожение их и «нового мирового порядка», который представляет собой концепцию мирового устройства, являющего собой отображение неоколониализма Запада и его сателлитов.

Литература:

1. Ален де Бенуа. Карл Шмитт сегодня / Перевод с французского- Институт Общегуманитарных Исследований, 2014. с. 192
2. Дугин А. Г. Четвертый путь. Введение в Четвертую Политическую Теорию.- М.: Академический проект, 2014. с. 683.
3. Ион Михай Пачепа. Рука Москвы. Какое отношение имеет Россия к недавней войне в Ливане? // «National Review», США. 28 августа 2006 года. Цитируется по: ИноСми.ru.
4. Зарубежное военное обозрение. 2015, № 6, С.3–10
5. Какое отношение имеет Россия к недавней войне в Ливане? — пер. с англ. ИноСМИ.ру, 28/08/2006. Рука Москвы («National Review», США)
6. Конвенция о борьбе с незаконным захватом воздушных судов. («Гаагская конвенция» принята 16 декабря 1970 года.
7. Конвенция о борьбе с незаконными актами, направленными против безопасности гражданской авиации. (Монреаль, принята 23 сентября 1971 год).
8. Колосова В. А. Понятие национальной безопасности: ретроспективный анализ. Приволжский научный вестник. 2015 № 12–2(52). С.75–78.
9. Ломброзо Ч. Преступление. Новейшие успехи науки о преступнике. Анархисты: Монография / Сост. и предисл. В. С. Овчинского.- М.: ИНФРА-М, 2014. с. 320.
10. Международная конвенция о борьбе с захватом заложников. (Принята резолюцией 34/146 Генеральной Ассамблеи ООН от 17 декабря 1979 года).
11. Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка: 80000 слов и фразеологических выражений. Российскя академия наук. Институт русского языка им. В. В. Виноградова. 4-е изд., доп., М.: Азбуковник, 1999.- с. 1376.
12. Середнев В. А. Идеология «прав и свобод человека» как вредоносный фактор для русской культуры и российского государства. Экономика, социология и право: журнал научных публикаций.- № 10 (октябрь) / Науч.- инф. Издат. Центр «Институт стратегических исследований». Москва. 2016. С. 45–54.
13. Соловей В. Д. Абсолютное оружие. Основы психологической войны и медиаманипулирования / Валерий Соловей.- Москва: Издательство «Э», 2015–320 с.
14. Толстолуцкий В.Ю, Статуев А. А. О некоторых аспектах юридического сопровождения национальной безопасности. Приволжский научный вестник. 2014. № 12–2 (40). С. 74–79.
15. Чапчиков С. Ю. Поиск нового курса о новой стратегии национальной безопасности / Право и управление. XXI век. 2010. № 3. С. 11.
16. Alex P. Schmid, Albert J. Jongman (ed.), Political Terrorism. A New Guide to Actors, Authors, Concepts, Theories, Data Bases, and Literature, Transaction Books, New Brunswick, 1988.
17. Alessandro Dal Lago, Polizia globale. Guerra e conflitti dopo l’11 settembre, Ombre corta, Verona, 2003.
18. Virilio Р. «L'état d'urgence permanent» // Le Nouvel Observateur, Paris, 2004, p.96,97
19. Gérard Chaliand, «La mesure du terrorisme» // Statégique, Paris, 1997, 2–3, p. 10.
20. Carl Schmitt, Théorie du partisan // La notion de politique- Théorie du partisan, Calmann-Lévy, Paris, 1972, 2e éd.: Flammarion, Paris 1992, p. 257,303.
21. Carl Schmitt, Ex captivitate salus, Greven, Köln, 1950, p. 89.
22. Carl Schmitt, Théorie du partisan // La notion de politique- Théorie du partisan, Calmann-Lévy, Paris, 1972, 2e éd.: Flammarion, Paris 1992, p. 20, 19.
23. Carolyn Pumphrey, ed., Transnational Threats, Blending Law Enforcement and Military Strategies, US Army War College, 2000.
24. Christopher Daase, «Terrorismus und Krieg. Zukunftsszenarien politischer Gewalt nach dem 11 September 2001» // Rüdiger Voigt (Hrsg.), Krieg-Instrument der Politik? Bewaffnete Konflikte im Übergand vom 20. Zum 21. Jahrhundert, Nomos, Baden- Baden, 2002, p. 365–389.
25. Sshmitt C. Der Begriff der Politischen. Berlin: Duncker & Humblot, 1963, p. 48,70
26. Marcel Reinhard, Le Grand Carnot, Hachette, Paris, 1994, p. 432.
27. Michael Walzer, «Terrorisme morale et guerre juste», interview Jean-Marc Fluckiger, site Web terrorisme. Net, 30 апреля 2006.
28. Jean- Yves Guiommar, L’invention de la guerre totale, XVIII- XX siècle, Félin, Paris, 2004, p.13–14.
29. Jean Baudrillard, L'esprit du terrorisme, Galilée, Paris, 2001.
30. Joachim Schickel, Gerilleros, Partisanen. Theorie und Praxis, Сarl Hanser, München, 1970.
31. Jörg Friedrichs, «Defining the International Public Enemy: The Political Struggle behind the Legal Debate on International Terrorism» // Leiden Journal of International Law, Leiden, XIX, 2006, 1 p. 69–91.
32. Jordan Paust, «A Defenitional Focus» // Yonah Alexander, Seymour Maxwell (ed.), Terrorism. Interdisciplinary Perspectives, John Jay Press, New York, 1977, p. 21.
33. Jorge Verstrynge, La Guerra pertiférica y el islam revolucionario. Origenes, reglas y ética de la guerre asimétrica, El Viejo Topo, Madrid, 2005.
34. Percy Kemp «Terroristes ou anges vengeurs» // Esprit, Paris, 2004, р. 21.
35. «Neue Rheinische Zeitung» am 7. November 1848.
36. Из ежедневной французской газеты: L’Humanité, 3 августа 1920.
37. «Terrorisme et médiatisme» // De defense, Bruxelles, 25 мai 1998, p. 16–19.
38. Walter Laqueur, The Age of Terrorism, Little Brown, Boston, 1987.
39. Доклад «The National Security Strategy of the United States», 20 September 2002, The White House, Washington, DC., p. 29.
40. Xavier Raufer, «Géopolitique et criminologie. Une féconde alliance face aux dangers du mode» // Défence nationale et sécurité, 2005.
41. Rik Coolsaet, Le mythe Al-Qaida. Le terrorisme, symptômе d’une société malade, Mols, Bierges, 2004, p. 113.
42. Rüdiger Safranski, Quelle dose de mondialisation l'homme peut-il supporter? Actes Sud, Arles, 2005, p.84.
43. Pierre Mannoni, Les logiques du terrorisme, In Press, Paris, 2004, p. 41,8
44. Michael Wakzer, De la guerre et du terrorisme, Bayard, Paris 2004, p. 80.
45. François- Bernard Huyghe, «Le terrorisme, le mal et la démocratie» // Le Monde, Paris, 2005.