Формы интертекстуальности в публицистике Ф. Д. Крюкова



Публицистический текст априори диалогичен, поскольку всегда нацелен на взаимодействие с читательской аудиторией: автор публицистического произведения испытывает необходимость высказаться, аудитория — принять это высказанное и выработать программу действий. Коммуникативная стратегия автора нацелена на поиск приемов, образов, кодов, которые минимизируют смысловые потери при восприятии текста и инициируемой этим текстом читательской рефлексии. Одним из способов своего рода программирования восприятия публицистического текста является обращение к интертексту.

Термин «интертекст» был введен Ю. Кристевой [4] в связи с осмыслением концепции диалогичности М. М. Бахтина. Вслед за Бахтиным, утверждавшим диалогическую природу слова и текста [2], Кристева считает, что «любой текст строится как мозаика цитаций» [4, с. 99], что он является трансформацией другого текста. Р. Барт рассматривает интертекстуальность как неотъемлемое качество любого текста (по его мнению, любой текст является интертекстом), важное для его понимания и интерпретации [1]. Изучение проблемы интертекстуальности было продолжено в работах зарубежных и отечественных исследователей в различных аспектах — с точки зрения философии, культурологии, лингвистики, литературоведения (Ж. Женнет, У. Эко, Ж. Деррида, И. П. Смирнов, Н. А. Кузьмина, Н. А. Фатеева и др.). Работы последних лет свидетельствуют о вовлечении в анализ и новых областей применения интертекстуальности, в том числе и сферы массовой коммуникации [см., например: 3].

В публицистике интертекст позволяет расширить границы произведения, включить в осмысление широкий пространственно-временной контекст, актуализировать, с одной стороны, а с другой — типизировать поставленные публицистом проблемы, выстроить конструктивный диалог с аудиторией. Характеризуя диалогическое пространство публицистического текста, Л. Е. Кройчик пишет о необходимости учета в коммуникации между автором и аудиторией репутационных, эстетических и идейно-тематических ресурсов воздействия на читателя [5, с. 142]. Именно этими ресурсами, по мнению исследователя, обусловлена диалоговая составляющая любого публицистического произведения. Пути смысла от автора к аудитории, к формированию единой точки зрения — в поиске понимания, общего языка, возможностей сопереживания. Интертекст при этом становится катализатором в установлении контакта между публицистом и читателем, активизируя воображение и когнитивный опыт аудитории, создавая диалогичность.

В числе основных функций интертекста в публицистике можно выделить следующие:

– информирования (чужое слово в качестве сообщения о факте);

– выражения авторской оценки (чужое слово как некий субъект, с которым согласен или не согласен автор);

– манипулирования аудиторией (чужое слово как аргумент для пропаганды авторской идеи);

– активизации внимания и восприятия аудитории (интертекст расширяет спектр познания, инициирует обращение читателя к своим интеллектуальным ресурсам);

– «декорирования» текста (придание художественной выразительности).

Формы интертекста в публицистике могут быть разнообразными. Это цитаты (точные и неточные, с атрибуцией и без), аллюзии, реминисценции, паразаглавия (заголовки, отсылающие к другим текстам) и др.

В нашей работе мы рассматриваем формы интертекстуальности на материале публицистики Ф. Д. Крюкова (1870–1920) — писателя, политика, журналиста, казака по происхождению и большую часть своей беллетристики и публицистики посвятившего теме «родимого края» — «тихого Дона». Публицистические выступления Крюкова 1918–1920-х годов представлены в газетах и журналах, издававшихся в Донской области, отчаянно сопротивлявшейся большевистскому революционному «обвалу» («Север Дона», «Донская речь», «Донская волна», «Донские ведомости» — печатный орган Донского правительства, выполнявший агитационную в том числе функцию, Крюков был редактором этой газеты). Крюковские очерки, статьи, эссе этого периода, с одной стороны, нацелены на отражение трагедии и хаоса, в который погружены казачество и вся страна, с другой — на активизацию гражданской ответственности аудитории, на призыв к казачеству вспомнить былую славу и встать на защиту Родины. Интертекст, и прежде всего в форме цитат, становится одним из средств для реализации авторского замысла.

В дооктябрьском творчестве, а Ф. Д. Крюков почти четверть века сотрудничал в журнале «Русское богатство», цитированиекак форма интертекста, в том числе самоцитирование, активно используется писателем, причем в разных жанрах.

Например, чеховский афоризм «Все собаки имеют право лаять — и большие, и маленькие» Крюков использует в рецензии-фельетоне на «Передел и другие рассказы» Н. Степаненко (Русское богатство. 1905. № 8. С. 59) — это своеобразное «оправдание» «маленьким писателям, которые не только пишут, но и издают свои писания отдельными книжками». Позже он опять использует чеховскую метафору — в рецензии на «Тунгусские рассказы» И. С. Гольберга в апрельском номере «Русского богатства» за 1914 год. Т. е. удачные, характерные, на взгляд Крюкова, цитаты и реминисценции могли быть применены неоднократно — как средство авторской оценки и для формирования контекстных внутрижурнальных связей.

В ряду интертекстуальных приемов, применяемых Ф. Д. Крюковым в публицистике, можно выделить следующие:

– самоцитирование. Крюков также мог обращаться к эпизодам, образам, созданным им ранее. Об одном из таких интертекстуальных пересечений говорит М. Михеев: очерк «Камень созидания» отсылает отрывком, «где автор вместе с возницей, маленькой девочкой Василисой, едут на телеге» [6] и боятся, что лошадь понесет и случится катастрофа, отсылает к рассказу «Товарищи» (1914), в котором, при аналогичной ситуации, катастрофа все-таки случается;

– евангельские реминисценции. В частности, неоднократно встречается метафора «переполнена душа оцетом и желчью», подчеркивающая трагическое мироощущение героев и автора, например, в очерках «Мельком» (Русские записки. 1917. № 2–3. С. 282–296): «Чувствовалось, что переполнена и его душа оцетом и желчью, но по долгу службы он должен был иметь вид не угнетенный и безбоязненно-бодрый»; «Обвал» (Русские записки. 1917. № 2–3. С. 195–222): «Я знал, что у многих из них, принадлежащих к командному классу, душа была напоена оцетом и желчью — не меньше, чем у любого из нас»; эссе «Забытые слова» (Донские ведомости. 1919. № 76. 31 марта (13 апр.). С. 2): «Патриот, свою неугасимо горящую любовь к родине напоивший «оцетом и желчью» негодующего смеха над темным, низким и безобразным в любимом ее облике»;

– литературные реминисценции в виде атрибутированных и неатрибутированных, точных и неточных цитат, выполняют функцию дополнительной аргументации или стилистического украшения. Например, в очерке «В сугробах» (Русские ведомости. 1917. № 26. 1 фев. С. 2): «От накатанной дороги с навозцем, от избушек, похожих на кучи навоза, прикрытые снегом, таких живописных в чередовании темных и белых пятен, веет “святою тишиной убогих деревень”» (цитата из стихотворения А. Н. Плещеева «Отчизна»); «Но шаг-другой хотя бы по поверхности этой с виду туго сдвигающейся жизни убеждает, что старое — то, чего «не поймет и не оценит гордый взор иноплеменный» (Ф. И. Тютчев, стихотворение «Эти бедные селенья»); в очерке «В углу» (Свобода России. 1918. № 18. 3 мая (20 апреля). С. 1): «…полковой комитет устал ждать. И резонно рассудил, что вминуту жизни трудную практикуется продажа лишних вещей» (М. Ю. Лермонтов, «Молитва»); в некрологе Роману Кумову (Донская волна. 1919. № 10 (38). 3 марта. С. 2): «Привычно ныне зрелище смерти, и одеревенело сердце от обилия горя. Но трудно примириться с мыслью, что ушел из нашей мрачной, непогожей жизни свет тихий, ласковый свет — Роман Кумов… «Какое сердце биться перестало!..» (Н. А. Некрасов, «Памяти Добролюбова»);

– — фольклорные реминисценции, например, в путевом очерке «Камень созидания», опубликованном с подзаголовком «Впечатления и заметки» (Донские ведомости. 1918. № 66. 25 нояб. (8 дек.). С. 5–6) Крюков цитирует строки из казачьей песни, хорошо известной читателям-«односумам»: «На этом дилижанчике я и усть-медведицкий окружной атаман П. А. Скачков, возвращаясь с Круга, вступали от Суровикина, с железной дороги, из сферы цивилизации, так сказать, в глубь первобытного степного простора с пыльными, воспетыми в песнях шляхами, дороженьками — “шириною в три шага, долиною конца-краю нет”». Песенная цитата соответствует и обстоятельствам, в которые погружены путешествующие герои, ведь песни всегда сопутствуют долгой дороге. Особая музыкальность характерна для всего крюковского творчества, она соединяет героев и события, в которые они включены, создает эмоциональный фон события и задает определенный ракурс восприятия [подробнее об этом см.: 7]. Песня может стать символом родимого края, в котором сосредоточены ценностные ориентиры донского казачества и память о славном прошлом «рыцарства старины»; использование пословиц и поговорок: например, «есть еще порох в пороховницах» дважды встречается в «Камне созидания» — поговорка играет роль композиционного приема, создавая сюжетное кольцо и выполняет функцию выражения авторской позиции, подчеркивая авторскую веру в будущее родимого края; в статье «Партизаны» (Донские ведомости. 1919. № 131. 8/22 июня. С. 1) и ряде других публикаций;

– отсылка к литературным произведениям, с частичным пересказом. Например, неоднократно встречается отсылка к несгибаемому «светку-татарнику» как символу казачества, стойко противостоящему всем враждебным стихиям. Это отсылка к «Хаджи-Мурату» Л. Н. Толстого. Так, этот образ возникает уже в заглавии очерка «Цветок-татарник» (Донская речь. 1919. № 2. 12/25 ноября. С. 2), а в тексте Крюков проясняет эту метафору жизнестойкости и упорства: «Кто не помнит прекрасной интродукции к «Хаджи-Мурату» Льва Толстого?», повторяя в финале выбор сравнения: «И я вспоминаю прекрасный образ, который нашел великий писатель земли русской в «Хаджи-Мурате» для изображения жизнестойкой энергии и силы противодействия той девственной и глубокими корнями вошедшей в родимую землю человеческой породы, которая изумила и пленила его сердце беззаветной преданностью своей, — цветок-татарник…» Образ цветка-татарника, опять же с отсылкой к «Хаджи-Мурату» возникает в статье «Ответственность момента» (Донские ведомости. 1919. № 270. 27 нояб. С. 1–2). Причем в этой публикации использована и отсылка к очерку «Цветок-татарник» — используется самоцитирование, реализована манипулятивная стратегия с целью пропаганды через разные ресурсы патриотической идеи. В статье «Войсковой круг» (Донская речь. 1919. № 21. 6/19 декабря. С. 2) — реминисценция на чеховский «Крыжовник»: «…я вижу себя и многих других в положении того чеховского чиновника казенной палаты, который всю жизнь мечтал о деревенской жизни, просторной и сытой, и в центре мечтаний своих почему-то непременно помещал крыжовник» и др.

Таким образом, интертекст в публицистике Крюкова способствует созданию панорамной картины мира, выражению авторской оценки, является стилистическим средством. В то же время интертекст инициирует диалог публициста и аудитории, помогает осознать свое место в этом жестоком мире, автор с его помощью приглашает читателя включиться в дискуссию о настоящем моменте и выработать по отношению к нему собственную позицию.

Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда и Администрации Волгоградской области в рамках научного проекта № 16–14–34006.

Литература:

1. Барт, Р. Смерть автора / Р. Барт // Барт, Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс; Универс, 1994. — С. 384–392.
2. Бахтин, М. М. Проблемы поэтики Достоевского / М. М. Бахтин // Бахтин, М. М. Собрание сочинений: в 7 т. — М.: Языки славян, культур, 2008. — Т. 6. — С. 5–467.
3. Жданова, А. В. Особенности проявления интертекстуальности в публицистическом тексте / А. В. Жданова // Ученые записки Казанского университета. Серия: Гуманитарные науки. — 2015. — Т. 157. — № 4. — С. 72–85.
4. Кристева, Ю. Бахтин, слово, диалог и роман / Ю. Кристева // Вестн. МГУ. Сер. 9. Филология. — 1995. — № 1. — С. 97–124.
5. Кройчик, Л. Е. Диалоговые ресурсы публицистики / Л. Е. Кройчик // Вопросы теории и практики журналистики. — 2015. — Т. 4. — № 2. — С. 139–148.
6. Михеев, М. К позиции не над схваткой, а — изнутри… [Электронный ресурс] / М. Михеев // Крюков, Ф. Д. Над обрывом. Очерки и статьи последних лет жизни (1917–1919). — М. — СПб., 2009. — Режим доступа: http://uni-persona.srcc.msu.ru/f-krukov/kniga/miheev.htm (Дата обращения: 20.08.2016).
7. Смирнова, Е. А. Жанрово-стилевые особенности публицистики Ф. Д. Крюкова / Е. А. Смирнова, В. Б. Смирнов // Вестник Волгоградского государственного университета. Сер. 8. Литературоведение. Журналистика. Вып. 4. — Волгоград, 2005. — С. 89–95.