Языковые средства, создающие атмосферу детства, в рассказах А. П. Чехова

Детство — счастливая пора, которая видится и представляется в добром свете. Весь мир в этот период как бы изнутри пропитан только светлыми и яркими красками. Здесь нет предательства, разочарования, обмана, горя.

Детство — сквозная тема русской литературы, тема, к которой равнодушным не оставался, пожалуй, ни один русский писатель или поэт.

Обращение к творчеству А. П. Чехова в этой связи не является для нас случайным.

Чехов написал 23 рассказа, в которых центральными героями являются дети и подростки и в которых нашли себе место все возрасты от двух до семнадцати лет.

Во всех этих рассказах Чехов вводит читателя в специфический, мало изученный мир, в область постепенного формирования человеческой личности в детстве, отрочестве и ранней юности.

Детство у Чехова — особый, утраченный мир, о котором вечно тоскует взрослый человек. Чеховские герои структурно четко поделены на взрослых и детей. Детство и взрослость — два вечно противопоставляемых состояния. И если автор, несмотря на поступки ребенка, его возраст, сословие, — всегда с уважением относится к нему, то мир, который предстает перед нами на страницах рассказов писателя, не всегда ласков и щедр на заботу и уважение к ребёнку.

При помощи языковых средств, точно подобранных автором, мы видим детский мир как время слез и плача, родительской грубости и жестокости.

В рассказах А. П. Чехова мы можем встречать языковые особенности, присущие всем уровням русского языка.

Так в рассказах А. П. Чехова о детях мы будем наблюдать целые группы имён существительных, как собственных, так и нарицательных, дающих характеристику главным героям. Это могут быть имена существительные с уменьшительно-ласкательными суффиксами, просторечные слова, бранные, уничижительные, слова с негативной окраской и т. д. Помимо имён существительных главные герои могут характеризоваться с помощью, например, имён прилагательных, эпитетов, рядов однородных членов предложения, синонимии и т. д.

Глаголы в тексте произведений характеризуют собой детскую подвижность, неспособность долго сидеть на одном месте и выполнять один вид работы. Интересно использование междометий в рассказах, которые выражают все виды человеческих эмоций от удивления до негодования.

Обилие восклицательных и вопросительных риторических предложений в текстах говорит нам об эмоциональном настрое автора и героев произведений. Чаще всего подобные предложения встречаются в речи персонажей-детей. К особенностям синтаксиса мы можем отнести и инверсию. Речь взрослых персонажей характеризуют повелительные синтаксические конструкции по отношению к детям. Часто автор прибегает к контекстуальным антонимичным конструкциям, с помощью которых он противопоставляет мир сильного взрослого и бессилие ребенка.

Олицетворения в текстах помогают автору наиболее точно описывать агрессивность взрослой среды по отношению к миру детей, состояние, чувства ребёнка.

В рассказах, описывающих жизнь бедных детей из социальных низов, их тяжелое детство (например, «Ванька» и др.), мы встречаем обилие просторечной лексики, бранные слова.

В рассказе «Кухарка женится» семилетний мальчик пытается разгадать устройство взрослого мира и значение знаменательного события для девушки — обручения с женихом. Тема детства прослеживается уже в названии рассказа «Кухарка женится», которое нацеливает читателя на то, что повествование будет вестись с точки зрения ребенка. Автор заведомо совершает ошибку: кухарка (существительное женского рода с лексическим значением «домашняя работница на кухне, стряпающая кушанья») и если мы говорим о процессе смены ею своего статуса, о замужестве, то выбираем словосочетание — вступить в брак или разговорную форму «выйти замуж». Употребленная мальчиком лексема употребляется в той же ситуации, но по отношению к лицу мужского пола. У ребенка произошла деэтимологизация значения глагола «жениться». Подобные ошибки характерны детской речи, они помогают А. П. Чехову вводить читателя в детское миропонимание.

В рассказе мы встречаем также как авторские обращения и названия семилетнего Гриши, так и от лица персонажей:

-          Гриша («Гриша, маленький, семилетний карапузик, стоял около кухонной двери, подслушивал и заглядывал в замочную скважину» [2]) — имя, выбранное и используемое автором, встречается на всех страницах текста, в том числе и в производных формах «Гришину спину»;

-          маленький карапузик («Гриша, маленький, семилетний карапузик, стоял около кухонной двери, подслушивал и заглядывал в замочную скважину» [2]) — разговорное шутливое, означающее «толстый, пухлый малыш» автор еще больше умаляет прилагательным «маленький» в значении «небольшого роста», что на первый взгляд может показаться тавтологией, однако это выражение авторской симпатии к герою.

-          Гришенька («К Гришенькелепетитор ходит, барыня, так она об него все свои глазищи обмозолила» [2]) — уменьшительно-ласкательное от Григорий, употреблено в реплике няньки героя в беседе с его матерью.

В тексте мало реплик, обращенных к маленькому персонажу. Мать общается с ним четкими командными фразами: «Ступай учиться. Не твое дело тут слушать!» [2]. В этой отстраненности четко видна нежность и сопереживание автора маленькому герою, выраженная в использовании краткой формы личного имени мальчика, употребленная много раз в тексте произведения.

Размышления Гриши в тексте представлены пятью высказываниями, оформленными в виде прямой речи. Здесь мы можем наблюдать и риторические вопросы: «Не понимаю, зачем это жениться?», «Отчего папа и мама не заступятся?», и собственные вопросительные предложения «Куда ее повели?». Восклицательные предложения: «Бедная, бедная!», «Сказала бы: не нравится!», «Ужасно совестно!» [2].

В речи персонажа встречаются междометья: фи, цыц.

Тему детского одиночества, обездоленности в кругу близких и многие другие затрагивает автор и в рассказах, описывающих более старший детский возраст.

На страницах рассказа «Отец семейства» мы встречаем разнообразные лексические единицы, называющие одного из главных персонажей семилетнего мальчика Федю. Это, во-первых, краткая форма имени — Федя. «Наш Федя» — так называет ребенка мать, оправдываясь перед рассерженным отцом. В рассказе будет несколько реплик матери, однако только в первой она упоминает имя ребенка, остальные её реплики будут полны экспрессии, защищаясь от нападок мужа, она уже не разделяет себя и ребенка, остальных домочадцев.

Краткой формой имени будет на протяжении всего рассказа называть героя сам автор. В тексте произведения А. П. Чехов использует эту форму 11 раз. «Федя, семилетний мальчик с бледным, болезненным лицом, перестает есть и опускает глаза» [2]. Лишь однажды Чехов назовет героя «мальчиком», однако эта лексема также в силу наличия в ней уменьшительно-ласкательного суффикса –чик– говорит о его любви к Феде.

В репликах отца мы встречаем разнообразные характеристики, которые он дает своему сыну:

-          мальчишка («Вам, например, нравится поведение этого мальчишки (Жилин трагическим жестом указывает на своего сына Федю), вы в восторге от него, а я … я возмущаюсь» [2]) — уничижительное к слову «мальчик»;

-          сын («Кто из нас прав, не знаю, но смею думать, что я, как отец, лучше знаю своего сына, чем вы» [2]) — слово общеупотребительной лексики, в данном контексте употреблено автором для эффекта отстраненности, к которому прибегает отец семейства, произнося прописные истины;

-          скверный мальчишка («Погоди, доберусь я до тебя, скверный мальчишка» [2]) — уничижительное «мальчишка» автор усиливает еще больше определением, значение которого «гадкий, недостойный»;

-          скотина («Пошел, стань в угол, скотина!» [2]) — бранное;

-          мерзавец («Такие мерз… такие шалуны не имеют права обедать!» [2])– разговорное бранное, означающее «подлый, безнравственный человек, негодяй» [1; Т.2, 253]. Это слово отец не решается проговорить полностью, запинается на полуслове, однако оно легко читаемо в его реплике;

-          шалун («Такие мерз… такие шалуны не имеют права обедать!» [2]) — слово, употребляемое наиболее часто в отношении детей, означающее «тот, кто шалит, резвится, проводит время в проказах» [1; Т.4, 699];

-          брат («У меня, брат, не будешь шалить да плакать за обедом!» [2]) — фамильярное или дружеское обращение к лицу мужского пола, в данном контексте применяется автором для отражения отцовских намерений исправить поведение ребенка, для создании эффекта единой цели отца и сына;

-          болван («Болван!») — разговорное бранное, означающее «тупица, дурак, неуч, невежа, оболтус» [1; Т.1, 104];

-          мерзкий мальчишка («Ты знаешь, мерзкий мальчишка, сколько ты мне стоишь» [2]) — уничижительное «мальчишка» автор усиливает еще больше определением, значение которого «гадкий, дурной»;

-          подлец этакий («Хочешь, чтоб я тебя, подлеца этакого, высек?» [2]) — негативность разговорного бранного слова, означающего «низкий, подлый человек», автор усиливает указательным местоимением «этакий»;

-          бутуз («Ну, иди, бутуз, поцелуй своего отца» [2]) — разговорное ласкательное, автор вкладывает в реплику отца семейства после того, как он успокоился.

В рассказе отражением взаимоотношений отца и ребенка являются не только имена собственные, имена существительные и усиливающие их негативную окраску прилагательные, но и местоимения. В одной из реплик, словно разделяя свою жизнь и жизнь сына, отец семейства обращается к нему на вы: «После всего, что здесь произошло, вы сссвободны»;

«Я больше в ваше воспитание не вмешиваюсь»;

«Прошу извинения, что искренно, как отец, желая вам добра, обеспокоил вас и ваших руководительниц»;

«Вместе с тем раз навсегда слагаю с себя ответственность за вашу судьбу…» [2].

А после того, как его раздражение уходит он обращается к мальчику также, но здесь уже прослеживается заискивание перед ребенком после ссоры, отстраненность человека, не знающего, на какую ответную реакцию со стороны Феди ему рассчитывать: «Ну, что, молодой человек?»; «Что у вас нового, молодой человек?» [2]. В этом маленьком монологе отец семейства обращается к ребенку официально «молодой человек».

Состояние мальчика автор передает, усиливая отдельные лексемы:

-          со значением «бледность» («бледный», «лицо его еще больше бледнеет», «и та же бледность на следующий день»);

-          слезы, плачь, рыдания и близкие к этому состоянию («навертываются слезы», «не сметь плакать», «глаза переполняются слезами», «не реветь», «начинает рыдать», «громко взвизгивает», «проходя мимо плачущего Феди», «Федя взвизгивает и рыдает еще громче»).

Речь отца переполнена повелительными краткими односоставными синтаксическими конструкциями: «Сядь хорошенько!», «Ешь!», «Держи ложку как следует!», «Не смей плакать!», «Гляди на меня прямо!», «Пошел, стань в угол, скотина!», «Не реветь!», «Молчать!». Они перемежаются риторическими восклицаниями и вопросами: «Поглядите, как он сидит!», «Ты плакать?», «Ты виноват, ты же и плачешь?» [2]. Из 36 предложений, обращенных к мальчику: 23 — восклицательные, 10 — вопросительные.

Рассказ «Случай с классиком», как и описанное ранее произведение «Отец семейства» вобрал в себя целую гамму оценок персонажей, которые даются 13-летнему мальчику Ване Оттепелеву.

«Ваня» — эту краткую форму имени выбирает для мальчика автор и не отступает от него на протяжении всего рассказа в своих авторских комментариях. Он не назовёт его мальчиком, ребёнком и т. д., поскольку на первый план выступают прозвища матери, которые выстраиваются целыми комплексами в ходе ее причитаний:

-          «подлый мальчишка» — разговорное уничижительное слово по отношению к мальчику усилено определением в значении «бесчестный, низкий, презренный» [1; Т.3, 197];

-          «ирод, мучитель, злое моё произволение» — бранное просторечное «ирод» в значении «злодей, изверг» [1; Т.1, 675] открывает целый ряд ругательств матери мальчика. Следующее далее слово «мучитель» направлено на мать, а конструкция «злое мое произволение» с главным словом «произволение» (торжественно, книжное, устаревшее в значении «воля, желание») и вовсе используется героиней для провоцирования жалости к себе, что свойственно причитаниям;

-          «дрянь этакая непутящая» — конструкция специально начата главным словом «дрянь», чтобы еще больше усилить оскорбительный эффект, а далее значение «низменный, ничтожный человек» усиливается указательным местоимением и разговорным сниженным прилагательным в значении «бестолковый, безалаберный, непутёвый»;

-          «мучитель ты мой» — мать мальчика употребляет эту конструкцию дважды в качестве обращения и риторического восклицания, озвучивая негативные качества своего сына для провоцирования жалости к себе;

-          «У других дети как дети, а у меня один-единственный — и никакой точки от него, никакого пути» [2] — в предложении на первый взгляд нет ярких оскорблений, скорее причитания, однако во фразеологической конструкции «и никакой точки, никакого пути», употребленном по отношению к «одному-единственному» ребенку, заключено отношение к сыну как к неудачнику;

-          «Разбойник мой, мучитель!» [2] — разговорное «разбойник» в значении «шалун, баловник, негодник» [1; Т.3, 588] использовано в обращении к сыну вместе с притяжательным местоимением, что говорит о том, что причитания матери идут на спад;

-          «У-у-у…иезуит, Магомет, мучитель мой!» [2] — употребленное на первом мете междометие, далее следующая пауза, обозначенная в реплике многоточием, говоря о том, что гнев матери пошел на убыль, остается жалость к себе, выражающаяся в причитаниях. Прозвища, которые она дает мальчику, уже не такие грубые, а скорее изощренные: слово «иезуит» употреблено в переносном значении «хитрый, двуличный, человек, лицемер», за ним следует имя основателя ислама Магомета, употребленное матерью вкупе с первым бесконтрольно, завершает конструкцию хорошо знакомое читателю и семе мальчика «мучитель мой», в котором опять жалость к себе и к своей судьбе;

-          «возмутительный молодой человек!» — так называет жилец, «человек умный и образованный», которого мать просит высечь Ваню, поскольку у самой сил на это не хватает. Молодым человеком он зазывает мальчика в силу неблизкого знакомства, обращается к нему на вы. Принимая сторону матери, он характеризует поведение Вани и его самого при помощи лексемы «возмутительный». Он не опускается до брани, но все же принимает участие в унижении ребенка.

Единственная, кто заступается за мальчика в произведении, его тётка. Она не обращается к нему лично, но, беседуя с матерью, так характеризует его: «худенький, кашляет…погляди: тринадцать лет ему, а вид у него, точно у десятилетнего» [51]. Одной лексемой «худенький» с уменьшительно-ласкательным оттенком она выражает всю жалость к его участи.

Вопросительные предложения «Что-то ему будет сегодня? Тройка или двойка?» [2] выражают некую неопределенность и неизвестность.

По своей эмоциональной окраске встречаются в тексте произведения восклицательные предложения: «Так и знала! И предчувствие моё такое было!», «Ох, господи!», «Нет, не ты, а я у тебя несчастная, подлый мальчишка! Я у тебя несчастная! Щепку ты из меня сделал, ирод, мучитель, злое мое произволение!», «Мучитель ты мой!», «Бить бы нужно, вот что!» [2] и т. д.

Словосочетания со связью согласование «тощее лицо», «покрасневшие глаза», «розовые уши» описывают внешность мальчика.

В тексте часто встречается многоточие. Оно либо заканчивает предложение, либо находится в самом предложении. Эта особенность свойственна речи Вани, т. к. отражает его неуверенность: «По греческому... Я, мамочка... Спросили меня, как будет будущее от «феро», а я... я вместо того, чтоб сказать «ойсомай», сказал «опсомай». Потом... потом... облеченное ударение не ставится, если последний слог долгий, а я... я оробел... забыл, что альфа тут долгая... взял да и поставил облеченное. Потом Артаксерксов велел перечислить энклитические частицы... Я перечислял и нечаянно местоимение впутал... Ошибся... Он и поставил двойку... Несчастный... я человек... Всю ночь занимался... Всю эту неделю в четыре часа вставал.».. [2].

В предложениях «Ваня замигал глазами, скривил в сторону рот и заплакал» и «Мамаша побледнела, разинула рот и всплеснула руками» мы можем наблюдать синтаксический параллелизм конструкций. Однородные ряды сказуемых передают состояние главных героев.

В своих рассказах Антон Павлович Чехов показал нам доброго, справедливого, тянущегося к прекрасному маленького человека. Общаясь с большим миром, этот малыш может научиться многому, но это произойдет лишь тогда, когда на первое место в своей жизни взрослые будут ставить любовь к детям. А. П. Чехов к раскрытию темы детства подходит с философской точки зрения. Он опирается на детское восприятие мира для точного реалистичного описания действительности. Детство у Чехова — особый, утраченный мир, о котором вечно тоскует взрослый человек. Чеховские герои структурно чётко поделены на взрослых и детей. Детство и взрослость — два вечно противопоставляемых состояния.

 

Литература:

 

1.                       Словарь русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; под ред. А. П. Евгеньевой. — 4-е изд., стер. — М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999.

2.                       Чехов, А. П. Собрание сочинений — http://a-p-chehov.ru/library/