Эсхатология у старообрядцев-поповцев в первой половине XVIII в.

 

Статья посвящена особенностям учения о конце света у старообрядцев-поповцев в первой половине XVIII в. Проанализированы также отличия двух направлений старообрядчества (поповства и беспоповства), возможность их временной консолидации в экстраординарных обстоятельствах (бунте в городе Тара).

Ключевые слова: старообрядцы, поповцы, эсхатология, Тарский бунт

 

В 1654 г. началась реформа патриарха Никона по изменению обрядов. Можно согласиться с А.Б. Успенским, что конфликт между старыми и новыми обрядами есть конфликт семиотический. У новообрядцев появилась тенденция к конвенциональной (договорной) концепции языка, которая подразумевает взгляд на язык как рациональный объект, открытый для критики, при этом четко разделяются смысл и форма, которая может быть разной. В таком отношении к религиозным текстам видно влияние западной традиции (многие исполнители реформы были из Юго-Западной Руси и попадали под влияние польской культуры) [10, с. 336]. Но это касалось лишь части сторонников реформы. Для многих «никониан» (в том числе и самого патриарха) подобный способ взаимодействовать с языком остался не по силам и никакой «прогрессивностью» по сравнению со сторонниками старой системы они не отличались, действовали необдуманно и агрессивно. Были введены троеперстие, единогласие, отменялись земные поклоны при чтении молитвы Ефрема Сирина, литургию служили при пяти, а не семи просфорах, изменялись богослужебные тексты.

Одним из результатов церковных реформ патриарха стал раскол: некоторые верующие не приняли изменений в церковных обрядах и книгах. Более того, они решили, что реформы стали отступлением от истинного православия и в мире воцарился Антихрист. С ним (или его слугами) могли отождествлять как патриарха Никона, так и царя Алексея Михайловича. Одной из характерных черт старообрядчества стал повышенный интерес к эсхатологическим вопросам, то есть учению о конце света. В конце XVII в. старообрядчество разделилось на поповцев, признававших священство и беспоповцев, которые утверждали, что в «последние времена» истинного священства не может быть. В «Керженских ответах» (1719) о духовенстве утверждалось, что оно будет «во веки», а не до конца времён [2, с. 36]. В «Послании В.В. к Б.И.» (1731/1732 г.) автор доказывал, что «Церковь, священство и церковные таинства пребудут до конца света, вплоть до второго пришествия. <…> Углубляться далее в эту тему В.В. не стал — у беспоповцев здесь был давно готов контраргумент: ведь беглопоповская церковь, не имеющая епископата, в силу одного этого не канонична» [2, с. 36].

В отличие от старообрядцев-беспоповцев, для которых характерно отрицание священства в «последние времена», эсхатологические представления у поповцев представлены слабее. Как отмечал Г. Флоровский, «магистраль раскола только в беспоповстве» [11, с. 57]. Тем не менее, при меньшей радикальности «большой эсхатологии», (собственно учение о конце света как таковом) «малая эсхатология» (представления о смерти и загробной жизни отдельного человека) у поповцев, конечно, присутствовала, как неотъемлемая составляющая христианства. При исключительных обстоятельствах эсхатологический настрой мог усиливаться и привести к радикализму.

Важным центром поповцев был Керженец в Поволжье. Первый раз его разгромили в 1694 г., но потом поселения появились снова. На время давление власти ослабилось благодаря партизанской войне этих старообрядцев против шведов [5, с. 156].

Отношения поповцев с беспоповцами были напряженными. Их осуждали, в «увещевательном» послании 1703 г. называли еретиками, сравнивали с Лютером, «антихристовым слугой и предтечей» [8, с. 126]. Самому Антихристу ещё предстояло явиться «в чувственном образе» и властвовать три с половиной года [8, с. 181]. Впрочем, у поповцев встречались и другие мнения, «которые приличнее были бы в устах беспоповца» [8, с. 185]. Среди керженцев происходили ожесточенные споры (в том числе и из-за знаменитого протопопа Аввакума, одного из первых старообрядческих лидеров), возникли такие толки как онуфриевцы (защищали наследие Аввакума), софонтиевцы (признавали многое у Аввакума еретическим), дьяконовцы (из-за споров о кресте).

Также влиятельными среди поповцев были старообрядцы, проживавшие на острове Ветка (владения панов Халецких). Особенностями ветковцев являлись использование собственного мира, перекрещивание, неодобрение гарей (самосожжений), совместные трапезы с иноверцами, также ветковцы не отвергали нестарообрядческие иконы [1]. В 1714 г. было написано послание к беспоповцам (федосеевцам), схожее с Керженским посланием 1703 г., но здесь беспоповщина не просто сравнивалась с лютеранством, но и признавалась знаком наступления последних времён [8, с. 130]. В 1720 г. здесь поселились дьяконовцы [8, с. 49], а в 1735 г. на Ветку обрушился отряд полковника Я.Р. Сытина, старообрядцам снова пришлось бежать. Окончательно они ушли оттуда после выгонки 1764 г. и стали селиться на Нижней Волге (Иргиз), Москве (Рогожское кладбище). Также поповским центром было Стародубье.

Одним из важных отличий от беспоповства, кроме признания священства, пусть и «последние времена», был вопрос о молении за царя. Изначально беспоповцы были против моления (хотя потом стали делать уступки властям, что вызвало размежевание), а поповщина уже в самом начале XVIII в., по словам епископа Питирима, «поминает ― точию благородным, а благочестивым и благоверным не именуют» [8, с. 345]. Это подтверждает, что поповщина менее радикальна.

Важными для характеристики так называемой «малой эсхатологии» являются «видения» о загробной жизни. Они были распространены не только у староверов. Как отмечает А.В. Пигин у видений XVIII—XX вв. были те же основные черты, что и в Средние века (общие жанровые особенности, эсхатологичность), но появилось и новое: беллетризация, натурализм [6, с. 552] Но ещё более важным показателем представлений об индивидуальной эсхатологии можно назвать рассказы, посвященные «обмираниям» («временной смерти»). Рассказы про «обмирания» очень разнообразны. Они, как и «видения» встречались не только у старообрядцев. Такие тексты часто использовались в полемических целях, в том числе для осуждения толков и вероисповеданий, враждебных рассказчику [6, с. 553]. Главным героем был сомневающийся человек, грешник, тяжелобольной. Так, в рассказе, направленном против беспоповцев некая Маргарита «видит в моленной старообрядцев-беспоповцев без голов: они лишают себя «главы самого Христа, Тела и Крови Христовой не приемлют» и тем самым обрекают себя на вечную смерть. В «полуденной стране» на «весьма хорошем» поле с цветами, которое погружено во мрак и туман, Маргарита узнает своего дядюшку, тоже беспоповца: «...стоит дядюшка на восток лицем, в руках лестовки и молится Богу, а одежда на нем гнусная, яко бы смольная» [6, с. 555].

Хотя поповцы были умеренным течением, но в определенных обстоятельствах они могли проявлять себя более решительно. Речь идёт о Тарском бунте 1722 г. Он произошёл в западносибирском городе Таре. В восстании участвовали и поповцы, и беспоповцы. Из поповцев важной фигурой был старец Сергий, основанная им Сергиевская пустынь, по мнению Н.Н. Покровского, сыграла самую важную роль в восстании [7, с. 130]. Сергий отказывался платить подушный оклад, не исключал самосожжения, «одновременно он предлагал устроить в Тобольске публичный диспут по всем острым вопросам с губернатором и митрополитом и даже надеялся как-то договориться с властями. Но уже через несколько месяцев общий подъем крестьянского недовольства сделал Сергия гораздо более решительным. Он стал одним из главных организаторов бунта» [7, с. 131].

Поводом к бунту послужил указ от 5 февраля (император мог назначить любого наследника на престол), по которому подданные должны были присягать неизвестному наследнику. Некоторые поняли это как присягу Антихристу. Кроме того, до начала бунта крестьяне во главе с Яковым Солнышковым (селение Межевая Утка) пустили слух об антихристовом происхождении всего царского рода, начиная с Алексея Михайловича, осуждали женитьбу Петра на Екатерине (своей крестной внучке), а его родного внука считали самым лютым, последним Антихристом. Крестьян арестовали и они умерли под пытками [7, с. 132]. В ноябре 1722 г. Сергий хотел сжечь скит, но карательный отряд ему помешал.

Важными сочинениями для восставших были Апокалипсис, Пятая челобитная, написанная монахами бунтовавшего в 1668-1676 гг. Соловецкого монастыря, а также «Кириллова книга», «Книга о вере». Эти книги украинско-белорусского происхождения. В целом роль сочинений, связанных с Киевской митрополией была двоякой: с одной стороны, их опасались из-за явного западного влияния, а с другой ― её наследие активно осваивалось, в том числе и старообрядцами. В «Кирилловой книге» есть целая глава о будущем пришествии Антихриста и знамениях этого пришествия (Антихристу поклонятся многие цари, он присвоит себе должность главы церкви; он будет мучить православных христиан; будут войны, моры, «умножатся беззакония») [9, с. 88-158]. В «Книге о вере» также немало места уделяется эсхатологии: Папа Римский объявлялся предтечей Антихриста; обильно цитировался Апокалипсис Иоанна Богослова, сочинения Иоанна Златоуста, Ефрема Сирина. Присутствовало обычное для сочинений подобного рода стремление призвать читателя задуматься о своих грехах и покаянии [3, 544-576]. Для обеих книг характерно нагнетание в тексте эсхатологического настроя и многократные утверждения о превосходстве и святости Руси и православия.

Для Тарского бунта характерно сглаживание противоречий между разными теориями об Антихристе (теория злого духа, конкретного человека, «расчлененного Антихриста» ― ряда русских царей начиная с Алексея Михайловича или «мысленный Антихриста»). Представители обоих направлений старообрядчества сделали вывод об необходимости сопротивляться власти Антихриста.

Можно полагать, что такая необычная для поповства активность и взаимодействие с другим старообрядческим толком, отсутствие прений (видимо) о различных вероучительных вопросах объясняется исключительностью ситуации. Установленный Петром порядок престолонаследия был весьма необычен, особенно для традиционного, сознания, для которого, как отмечал Б.А. Успенский, «различаются цари по Божьему промыслу и цари по собственной воле, причем только первые признаются «царями»; иначе говоря, различаются безусловный и условный (конвенциональный) смыслы слова царь» [10, с. 146].

 

Литература:

 

1. Воронцова А.В. О полемике «ветковцев» с дьяконовцами: малоизученные ранние полемические сочинения представителей «ветковского» согласия. // Книжница Самарского староверия [Электронный ресурс] Режим доступа: http://samstar-biblio.ucoz.ru/publ/146-1-0-1416
2. Керженские ответы. Приложение к журналу «Старообрядец», Нижний Новгород, 1906.
3. Книга о вере. М, 1648.
4. Никольский Н.М. История русской церкви. М., 1985.
5. Пигин А.В. Видения потустороннего мира в рукописной традиции XVIII—XX вв. // Труды Отдела древнерусской литературы. СПб., 1997. Т. 50.
6. Покровский Н.Н. Путешествие за редкими книгами. Спб., 2005.
7. Смирнов П.С. Споры и разделения в русском расколе в первой четверти XVIII века. СПб., 1909.
8. Стефан Зизаний. Кириллова книга. М., 1784.
9. Успенский Б.А. Избранные труды, том І. Семиотика истории, семиотика культуры. М., 1994.
10. Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж, 1983.