Человеческий гений, как метко заметил в свое время А. С. Пушкин,- «парадоксов друг». И парадоксы эти возникают, когда мы обращаемся к «вечным» проблемам — истины, добра, красоты, блага, смысла жизни, свободы, любви, справедливости и т. д. К числу этих жгучих проблем относятся гуманистические, социально-этические, эмоциональ-но духовные проблемы науки. Общеизвестно, что человек включается в познавательную деятельность всем богатством своего внутреннего мира — с интеллектуальными, эмоциональными, мотивационными, нравственными, эстетическими измерениями. К сожалению, современные гносеология и методологая науки оставляют в тени эти обстоятельства. Гораздо реже мы сегодня обнаруживаем анализ так называемых интеллектуальных страстей, аффектов и эмоций духовных переживаний, связанных с постижением истины. Вполне правомерно утверждение А. В. Медведева, что эмоциональные переживания проявляются не только как акты отражения, но и как особые состояния «душевных сил» субъекта, активно воздействуюшие на его восприятие, воображение, мышление, миропонимание, на ценностные ориентации, творческую деятельность. Они могут стимулировать к действию (или бездействию), активизировать (или парализовать) волю человека, а также могут направлять и контролировать способы его деятельности, которые обусловливают его работоспособность. [1, С. 4–27]. Здравый смысл нам подсказывает, что познавательный процесс не может быть ограничен чисто логическим развитием знания, в нём важна и субъективная, духовно-ценностная сторона. Точно так же, как мозг человека, который обладает функциональной асимметрией, не может обойтись деятельностью одного полушария. Для его полноценной деятельности необходимы оба полушария. Правое полушарие, управляющее логическими процессами мышления, и левое — контролирующее чувственно-эмоциональные, образные уровни сознания. Именно последнее даёт целостный образ реальности. Соответственно, целостное образное представление о мире не менее важно и нужно для человека, чем локальные логические построения.
Научное знание об объективном мире естественно связано с рациональным и эмоциональным восприятием явлений, с волевьми качествами субъекта, с его естественными и культурными потребностями; с потенциальной возможностью проявления своей свободы, с мировоззренческими установками, определяющимися как его профессиональньм опытом, так и социокультурным влиянием. Субъективный момент присутствует на всех этапах процесса познания, на наш взгляд, он присутствует и в его результате — научном знании. С возникновением субъективности возникает тот зародыш, из которого впоследствии произросли и психика, и сознание, и духовность, и воля, и познание, выразившиеся в форме пристрастности. «Наука тесно связана с духовной, ценностной компонентой не только на уровне «внешнего» использования ее результатов, но и на уровне ее «внутренней» мотивации», [2, С. 20] так как фундаментальным свойством научного знания является способность «развертываться» в деятельности. Эта деятельность имеет две стороны — объективно-познавательную и субъекгивно-пристрастную. И если истина как результат объективно-познавательного процесса предстает как освобожденная от субъективной пристрастности форма знания, то именно благодаря этой пристрастности становится возможным самое достижсние истины [3, С. 20–21]. В пристрастности обретают свою реальность социальность, цели, мотивы, побуждения субъекта позиания, его духовность, потому что мир для человека — объект познания и ценностного отношения. А человек как субъект общественно-исторической практики, познания, культуры, коммуникации немыслим вне духовных ценностей, симпатий и антипатий, стремлений, мечтаний, веры, надежды, любви. Все это «открывается самосознанию субъекта научной деятельности прежде всего не на рациональном, а на духовно-эмоциональном уровне» [4, С. 232].
Познание — не самоцель для человека. «Поисковый рефлекс», «инстинкт познания» появились только потому, что они полезны. «Именно из пристрастности природа соткала ткань идеальности, способность видеть, слышать, обонять, осязать, то есть воспринимать мир в его субъективно преобразованных, но объективных в своей практической значимости качествах» [5, С.77]. Само же мышление, без которого невозможны поиcки объективной истины, как бы очистившейся полностью от этой самой пристрастности, возникло, как известно, на базе чувств. Одновременно с развитием разума столь же быстро и неотвратимо шло развитие человеческой «души». Именно на этом полюсе концентрируются ценностно-познавательные, духовно-эмоциональные процессы, развиваюшие и совершенствуюшие субъективно-пристрастную сторону на шего сознания. В этой пристрастной сфере обретают свою реальность гуманистические начала, в то время как истинностная, объективно-познавательная деятельность сознания позволяет адекватно выявлять причинно-следственные зависимости, понимать мир, его законы, самих себя, вооружать средствами в достижении целей и идеалов. Эта научная мысль имеет свои глубокие исторические корни. Например, ал-Фараби, выявляя основной для человека источник знания, выделял два полюса в познавательных способностях субъекта. «Знания получается в душе только путем чувственного восприятия. Интеллект не обладает, помимо восприятия, никаким особо присущим ему действием, кроме способности постигать совокупность вещей в их противоположностях.»... Примечательно то, что именно с эмоциональной сферой связывает мыслитель ценностные аспекты знания. «С ее (душевной силы) помощью человек познает умопостижимые объекты, интеллекции, науки и искусства. Благодаря ей возникает рассуждение и хорошее действие отличается от дурного» [6, С.78–81].
В основе любого ценностного знания лежит деление яалений на благоприятные (полезные) и неблагоприятные (вредные). Этот же обший знаменатель (польза — вред) мы обнаружим при генетическом подходе к таким человеческим ценностям, как свобода, истина, счастье, любовь, добро, справедливость. Тут естественным образом на передний план выходят чувственная неповторимость переживания, радость, счастье, смысл жизни, эмоциональная фактура. Каждая из духовных ценностей настолько своеобразна и несводима к чему бы то ни было, что никакие логические операции приблизить нас к постижению этого качественного своеобразия не в силах. Здесь уместно привести слова М. Полани, который считал, что «человеку свойственно не абстрактное проникновение в суть вещей самих по себе, но соотнесение реальности с человеческим миром» [7, С.7.]. Ведь мы живем не в абстрактном мире, а в мире очеловеченном. Этот мир имеет свою цветовую палитру, которая связана с нашим отношением к нему. Мы воспринимаем мир через сознание, а оно, как известно, соткано из опыта взаимоотношений с явлениями жизни, диалогов с природой, из человеческих смыслов. Жизнь есть любовь, добро, любовь движет истинной. А. С. Пушкин писал: «Нет истины, где нет любви!».
Философия любви занимает достойное место в творчестве А. Навои. Любовь выступает как составной элемент гуманистического идеала, гармонично развитой личности, творческого поиска истины. Любовь, по Навои, есть путь благородства и мужества, испытание верности и дружбы, горение сердца и непрерывное движение от одной цели к другой, проявление человеком всех своих способностей и духовных качеств. Для этой любви свойственны три качества: во-первых, жертвенность, идея самопожертвования во имя высшего блага, сочетание борьбы за личное счастье с необходимостью борьбы с социальным злом; во-вторых, она требует нравственной чистоты, очищения сердца от дурных наклонностей, сочетания знания с нравственным совершенствованием; в-третьих, любовь выступает как объединяюшее социаль-ное начало, соединяя в себе красоту и добродетель, укрепляет разум и волю [8, С.98–99.]. Любовь в творчестве А. Навои выступает как широкая соииально-этическая категория, духовная ценность, которая представляет собой направляющую и организуюшую силу человеческой деятельности — интеллектуальной, нравственной, художественно-эстетической, воспитательной, физической и т. д.
Проблеме философии любви как гуманистической ценности уделяли много внимания мыслители последуюших эпох. В своих концепциях мыслители подчеркивали приоритет любви над теоретическим научным знанием. Любовь не только конституирует человека как личность, но и является средством более глубокого, а потому и более точного открытия—реальности. Так, например, А. Ф. Лосев, комментируя Платона, писал: «Любящий всегда гениален, так как открывает в предмете своей любви то, что скрыто от всякого нелюбяшего... Творец в любой области, в личных отношениях, в науке, в искусстве, в обшественно-политической деятельности всегда есть любящий; только ему открыты новые идеи, которые он хочет воплотить в жизнь и которые чужды нелюбяшему» [9, С.70].
Утратил свою привлекательность существовавший в научном мире взгляд, согласно которому научное знание достигается холодным умом, свободным от аффсктов и пристрастий. Очень верно по этому поводу сказал Н. А. Бердяев: «...Я всегда сознавал, что познаю не одним интеллектом, не разумом, подчинённым собственному закону, а совокупностью духовных сил, также своей волей к торжеству смысла, своей напряжённой эмоциональностью. Бесстрастие в познании, рекомендованное Спинозой, мне всегда казалось искусственной выдумкой, и оно неприменимо к самому Спинозе» [10, С.462]. В науке страстность — это не просто субъектно-психологический эффект, а логически неотъемлемый элемент. Она присущна всякому научному утверждению и может быть оценена как истинная или ложная, в зависимости от того, признаем мы или отрицаем присутствие в нем этого качества. Ведь страстность делает сами объекты эмоционально окрашенными, и если эмоции позитивны. то объект приобретает в наших глазах исключительность. Страстность субъекта познания, делающего открытия, имеет интеллектуальный характер, свидетельствуюший о наличии интеллектуальной, научной ценности. По М. Полани, эвристическая функция страстности состоит в возможности различения фактов, имеющих или не имеющих научный интерес. Наряду со страстностью в теории личностного знания важное место занимает понятие интеллектуальной самоотдачи, согласно которой «личностная причастность познающего субъекта тому процессу познания, которому он вверяет себя, осушествляется в порыве страсти» [11, С.43.] Самоотдача-это интеллектуальная вовлечённость, осуществляющая связь между субъективным и всеобщим, объективным.
В самом общем гносеологическом смысле вера есть позиция человека, который придерживается каких-либо представлений без достаточных эмперических или рациональных оснований. Вера не является этими представлениями или суждениями, она есть именно установка, позиция сознания. В познавательной вере знание переходит в субъективный уверенность, которая побуждает, психологически настраивает человека на практическое действие, претворяющее вдею в жизнь. В этом гносеологическое содержание понятия сознательной веры, уверенности и ее необходимости для развития познавательного процесса, ведущие к постижению объективной истины. Вера имеет характер эвристический, она понимается как убежденность ученого, исследователя в своей правоте. Многие вьщающиеся ученые обращали внимание на роль веры и убеждения в науке. В частности, А. Эйнштейн отвечал: «Без веры в то, что возможно охватить реальность нашими теоретическими построениями, без веры во внутреннюю гармонию нашего мира не могло бы бьпъ никакой науки. Эта вера есть и всегда останется основным мотивом всякого научного творчества» [12, С.264].
Что же касается философской позиции, суть которой заключается в стремлении к научной строгости, она стала угрозой для положения самой науки. Внутреннее противоречие вырастает на основе неверно направленной пристрастности. Это возможно объяснить стремлением достичь абсолютно безличного, бессубъектного знания, не признающего существования личности, и предложить картину Вселенной, где сами мы отсутствуем. Показательна в этом плане концепция «третьего мира» или автономности знания К. Поппера, сущность которой сводится к признанию существования трёх миров, связанных между собой: мира физических объектов (первьгй мир); мира субъективных (ментальных и психических) состояний сознания, умственной деятельности, индивидуального знания (второго мира); мира объективного знания (третий мир) [13, С. 10]. Это знания, зафиксированные в языке, прежде всего в книгах и статьях, и благодаря этому приобретаюшие самостоятельность, объективность, автономию. К. Поппер утверждает, что благодаря языковой форме мир объективного знания становится независимым от субъекта. Основная идея Поппера сводится к утверждению: знание в объективном смысле есть знание без познающего субъекта. Если допустить, говорит он, что будут разрушены жилища, машины, инструменты, но сохранены библиотеки (хранители научного знания), человек, опираясь на этот «третий мир», может восстановить фрагменты первого мира-мира материальных вешей. Основная ошибка К. Поппера заключается в том, что он отрывает знаковые системы от их смысла, значения и от человеческой деятельности. Знания о природе, человеке и обществе должны отражать то обстоятельство, что их формирует человек, и способствовать укоренению этого факта в общественном сознании. Еше в 1927 году великий естествоиспытатель В. И. Вернадский высказал мысль, в которой проглядывает новое понимание положения человека в научно создаваемом строе мира, ясное осознание его роли не только как создателя собственной истории, но и как творца самого этого мира. «...Наука не сушествует помимо человека и есть его создание, как его созданием является слово, без которого не может быть науки. Находя правильности и закономерности в окружающем мире, человек неизбежно сводит их к себе, к своему слову и своему разуму. В научно выраженной истине всегда есть отражение — может быть чрезвычайно большое — духовной личности человека, его разума» [14, С.238].
Знамением времени можно назвать то, что естествоиспытатели сознательно обращаются к философии как синтетической форме мировоззрения. «В настояшее время физик вынужден заниматься философскими проблемами в гораздо большей степени, чем это приходилось делать физикам предществующих поколений. К этому их вынуждают трудности их собственной науки» [15, С.248]. Им это необходимо уже в силу того, что философская проблематика реально присутствует на всех этапах ценностных, гуманистических, мировоззренческих обобщений, во всех их формах и видах. Духовные, ценностные элементы входят в структуру научного знания через философские основания. Философские идеи, принципы и концепции обосновывают идеалы и нормы научного знания, своеобразно в них преломляясь. Они, в свою очередь, обеспечивают «состыковку» частно научных и общенаучных нормативов и установок с установками более высокого уровня общности. Философские основания научного знания включают такие ценности, как онтологические и гносеологические постулаты, методологические парадигмы, стиль мышления, мировоззренческие ориентации и т. д. Наука как неотьемлемая часть культуры «генетически» включает духовные компоненты, определённые мировоззренческие основания и предпосылки. Мировоззрение же — это одна из форм существования знаний, высший по степени общности уровень систематизации. От философской кулыуры учённого зависит то, каким образом осознаётся эта проблематика, как она выстраивается в целостный образ реальности, представляюший собой наиболее полное ценностное, мировоззренческое обобщение. В этом обобщении отражено понимание данной науки, поэтому можно говорить о его «полноте» — за его границами сушествуют уже другие науки со своими образами реальности. Но в силу того, что границы научного знания все чаше ломаются, то и образы реальности «перекрещиваются», возникает проблемная ситуация не только в методологическом плане, но и в определении ценностной, мировоззренческой позиции.
Мы активно включились в процесс развития информационного общества. Очевиден тот факт, что компьютерная революция набирает новые обороты, бурно развиваются интернет технологии и робототехника, невиданные перспективы открываются генной инженерией и нанотехнологией. Человечество обретает новые, колоссальные возможности. Четко встаёт вопрос: «Как оно ими воспользуется?», Судъбоносная задача заключается в том, чтобы сохранить контроль над размножением этих новых проблем. Для этого необходимо преодолеть тот тип ментальности, который господствовал в индустриальную эпоху, ментальности, возводившей в высший ранг новацию саму по себе. В данном случае мышление творца новации отключено от осмысления ее возможных негативных последствий и ответственности. Реальность требует развития нового типа научного мышления, которое нацелено как на производство новации, так и на оценку её последствий негативного характера. Нужен новый поворот в развитии науки, чтобы ее творческая мощь концентрировалась на задачах прогноза, безопасности, противодействия деструктивным тенденциям, сохранения и упрочения жизнестойкости земной самоорганизующейся системы. Современная парадигма науки предполагает новый тип творческого мышления, в котором основными доминантами будут чувство гражданской и этической ответственности, ценностно-гуманистические регулятивы высшего порядка.
Литература:
1. Медведев А. В. Целостность духовности. Её типы и искусство// осмысление духовной целостности. — Екатеринбург, 1992.
2. Майбурова Д. Я., Патлах Б. Ш. О духовном компоненте науки // Мустақил Ўзбекистон: фалсафа фанларини долзарб муаммолари. — Ташкент, 1997.
3. Нуйкин А. А. Истинностная и ценностная компоненты познания // Вопросы философии. — 1988. — № 5.
4. Ал-Фараби. Философские трактаты. — Алма-Ата, 1970.
5. Полани М. Личностное знание. — М.: Професс, 1985.
6. Арипов М. Гуманизм Алишера Навои. — Ташкент, 1991.
7. Лосев А. Ф. Вступительная статья к первому тому сочинений Платона / Платон. Сочинения. — М., 1968. Т. І.-С. 70. 2Бердяев Н. А. Опыты. — М., 1990.
8. Бердяева Н. А. Опыты. -М.,1990.
9. Эйнштейн А., Инфельд Л. Эволюция физики. -М.,1966; Митюгов В. Ф. Познание и вера // Вопросы философии. 1996.-№ 5.
10. П о п п е р К. Логика и рост научного знания. — М.: Прогресс, 1983.
11. Вернадский В. И. Избранные труды по истории науки. — М., 1981.
12. Эйнштейн А. Инфельд Л. Эволюция физики. — М., 1966.
13. Л е к т о р с к и й В. А. О толерантности, плюрализме и критицизме //Вопросы философии. — 1997. -№ 11.
14. Фейенберг Е. Л. Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и науке. — М.: 1992.
15. Новые информационные технологии и сульбы раішональжк-іи н сопргмгнной культуре: Материалы «Круглого стола» // Вопросы философии. -2003,-№ 12.