В контексте рассматриваемого нами жанра «письма вождю», то есть высокопоставленным лицам, созданным в советскую эпоху, необходимо проанализировать самое, пожалуй, известное обращением А. И. Солженицына «наверх» — письмо-декларацию «Письмо вождям Советского Союза» [5, с. 148–186], написанное в августе 1973 г. в Рождестве-на-Истье (под городом Наро-Фоминском Московской области). «Это письмо родилось, развилось из единственной мысли: как избежать грозящей нам национальной катастрофы?» [5, с. 148]. Форма письма не была лишь жанровым приёмом. Основная мысль текста — идея об искажающем влиянии идеологии на развитие страны, на народ. Солженицын обращает внимание «вождей» на две опасности, грозящие нашей стране: «война с Китаем и общая с Западной цивилизацией гибель в тесноте и смраде изгаженной Земли» [5, с. 150]. Писатель обращается «наверх» из чувства патриотизма в надежде, что этот «верх» «не безнационален» [5, с. 149], иначе этим двум сторонам говорить не о чем. Александр Исаевич говорит о том, как пострадал русский народ в течение XX века; о том, что самые страшные войны — войны идеологические; о том, что успехи во внешней политике не должны опьянять, ибо далеко не всё так блестяще, как может показаться. Автор письма знает, что имеет дело с реалистами, и поэтому предлагает преобразования, осуществление которых считает реальными. «Руководить нашей страной должны соображения внутреннего, нравственного, здорового развития народа, освобождение женщин от каторги заработков, особенно от лома и лопаты, исправление школы, детского воспитания, спасение почвы, вод, всей русской природы, восстановление здоровых городов, освоение Северо-Востока — и никакого Космоса, и никаких всемирно-исторических завоеваний, придуманных интернациональных задач…» [5, с. 183]. Подвергнув марксизм резкой критике, Александр Исаевич всё же не предлагает бороться с ним, он предлагает «спастись от него самим» [5, с. 178], а для этого надо всего лишь лишить его государственной поддержки. Солженицын выделяет такие бьющие в глаза преступления идеологии, как всеобщая ложь, «централизация всех видов духовной деятельности» [5, с. 171], отсутствие здоровой тишины, падение нравственности. Писатель считает, что только при помощи христианства можно исцелить Россию, причём он не просит никаких льгот для него, он думает, что вполне достаточно христианство не подавлять [5, с. 184]. Солженицын создаёт своё письмо потому, что не может молчать: «Этим письмом я … беру на себя тяжёлую ответственность перед русской историей. Но не взять на себя поиска выхода, но ничего не предпринять — ответственность ещё бóльшая» [5, с. 188]. Большое значение Солженицын придаёт национальным соображениям.
«Письмо вождям» по своей сути публицистично (именно в контексте солженицынской публицистики рассматривает это письмо Д. Штурман [6]). В нём автор, как было показано ранее, излагает свои идеи относительно преобразования страны. Александр Исаевич всю свою жизнь находился в принципиальной оппозиции к советской власти и к советской идеологии, что отразилось, впрочем, не только в этом письме, но и во всех других письмах, обращённых «наверх». В этом письме писатель представляет свои взгляды на развитие страны как логически аргументированную систему. Писатель беседует с вождями как равный с равными, он не боится откровенно высказать своё несогласие с ними. В этом выразилась одна из основных черт Александра Исаевича — бескомпромиссность в отстаивании своего мнения, в отстаивании истины.
5 сентября письмо отнесено в ЦК КПСС. ««Письмо вождям» было взято в работу только через месяц, в конце сентября 1973 года. Сначала с ним, по указанию Суслова, ознакомились только Косыгин, Подгорный и Андропов. 4 октября появилась резолюция Брежнева: «Ознакомить членов ПБ (вкруговую)». В конце декабря появилась ещё одна резолюция генсека: «Мы обсуждали вопрос о Солженицыне по частям на нескольких заседаниях ПБ — считаю, что необходимо, чтобы все товарищи прочли его письмо». На документе расписались все до единого члены ПБ, но автору «Письма» никакого ответа никогда не было» [3, с. 683]. В январе 1974 г. текст был отправлен для публикации за границу (первая публикация состоялась в издательстве «YMKA-Press»), где переиздавался много раз.
«Письмо вождям Советского Союза» не прошло незамеченным.
3 апреля 1974 г. А. Д. Сахаров пишет статью под названием «О письме Александра Солженицына «Вождям Советского Союза»» [4, с. 63–72]. Сахаров с большим уважением говорит о Солженицыне, поддерживает некоторые его идеи, однако не согласен со многими его положениями. По мнению Сахарова Солженицын «недооценивает роль идеологического фактора в современном советском обществе. Отсюда его вера в то, что замена марксизма на здоровую идеологию, в качестве которой ему рисуется, по-видимому, православие, спасёт русский народ. Эта уверенность лежит в основе всей его концепции. Но я убеждён, что в действительности националистическая и изоляционистская направленность мысли Солженицына, свойственный ему религиозно-патриархальный романтизм приводят его к очень существенным ошибкам, делают его предложения утопичными и потенциально опасными. <…> Великорусский национализм, энтузиазм в освоении целины — ведь всё это уже использовалось и используется. Призыв к патриотизму — это уж совсем из арсенала официозной пропаганды» [4, с. 71–72]. Д. Штурман отмечает: «Нет в ««Письме вождям» ничего, что дало бы основания упорно приписывать Солженицыну, как это делается часто и по сей день, русский великодержавный шовинизм» [6, с. 22]. По мнению исследовательницы, «… дважды повторенное замечание о «горячности и поспешности того» «широкого слоя в образованном классе», «который без гнева не может слышать» разговоров о «русском национальном возрождении», заставило многих читателей пренебречь всем тем, что сказано здесь Солженицыным о характере его национального чувства. Критиками, не замолкающими по сей день, этот «широкий слой в образованном классе» был воспринят как синоним еврейства, а самозащита Солженицына от фальсификации его понимания русского национального возрождения — как антисемитский выпад» [6, с. 36].
Сахаров не поддерживает идеи Солженицына о том, что наша страна не созрела для демократического строя, и авторитарный строй, если он базируется на принципах законности и православия, не так уж плох, ведь при этом строе Россия сохранила своё национальное здоровье вплоть до XX века.
«В этом споре Сахаров и Солженицын оказываются глашатаями двух ярко выраженных и противоречащих одна другой мировых тенденций. Одна из них (её разделяет Сахаров) полагает марксизм учением умершим, сохранившимся только в привычно ритуальной фразеологии соответствующих политических сил и населения коммунистических стран. Другая признаёт за этой фразеологией отнюдь не изжитую человечеством злокачественную и агрессивную динамическую мощь» [6, с. 31].
18 ноября 1974 г. Солженицын написал ответ Сахарову — «Сахаров и «Письмо вождям»» [5, с. 215–222]. Ответ Александра Исаевича был отложен до появления сборника «Из-под глыб», где выяснялись те же самые кардинальные вопросы, на статьи которого Александр Исаевич неоднократно ссылается. Солженицын пишет, что ему и вовсе не пришлось бы отвечать на критику, «если бы среди первых же критиков не оказался А. Д. Сахаров, чьё особенное положение в стране и моё к нему глубокое уважение не дают возможности игнорировать его высказывания» [5, с. 215]. Солженицын с удовлетворением отмечает сходство их позиций по многим вопросам. Основные пункты расхождений таковы: «роль Идеологии в СССР» [5, с. 216] (Сахаров считает, что она почти не имеет значения; Солженицын же говорит, что «если все не верят (в Идеологию — Е. С.; курсив Солженицына — Е. С.) и все подчиняются — это указывает не на слабость Идеологии, но на страшную злую силу её» [5, с. 217], которая выражается в ужасающем лицемерии); «допустимость и реальность какого-нибудь иного пути развития нашей страны, кроме внезапного (и необъяснимо откуда) наступления полной демократии» [5, с. 218]. Солженицын пишет, что ему было «фальшиво приписано вместо сомнений о внезапной введении демократии в сегодняшнем СССР — полное отвращение к демократии вообще» [5, с. 218], а это, на наш взгляд, явное непонимание позиции Александра Исаевича, даже некоторое «передёргивание» его позиции.
Недоумение Солженицына вызывает обвинение со стороны Сахарова в «великорусском национализме». Александр Исаевич с горечью замечает: «За русскими не предполагается возможности любить свой народ, не ненавидя других. Нам, русским, запрещено заикаться не только о национальном возрождении, но даже — о «национальном самосознании», даже оно объявляется опасной гидрой» [5, с. 220]. Солженицын считает, что в данном случае Сахаров стал невольным выразителем мнения целого слоя в «образованном классе».
В «Письме вождям» Солженицын особо выделил жертвы и страдания русского народа. Сахаров же считает, что под колёса тоталитаризма попали и русские, и нерусские — в равной мере. Однако Солженицын настаивает, что всё-таки это не совсем так: Гражданская война, большевистский террор, «раскулачивание» прошлись прежде всего по русским и украинцам, не говоря уже о глумлении над русской культурой. Солженицын пишет, что «лишь с конца 30-х годов, когда два наибольших народа были уже убиты и по социалистической переменчивой тактике… пришло время перенести давление на малые народы, — только с этих пор услышали мы о национальном угнетении в СССР, что тоже совершенно верно» [5, с. 221]. Александр Исаевич не входит во второстепенные разногласия с Сахаровым (например, в вопросе о том, можно ли верить в конвергенцию). Солженицына удивляет, что Сахаров «допустил большую небрежность в истолковании … точки зрения (Солженицына — Е. С.)» [5, с. 222], что ни о «идеологическом изоляционизме», ни о чём подобном он и близко не говорил. «Эта горячность и опрометчивость пера, не свойственная Сахарову, выразила горячность и поспешность того слоя, который без гнева не может слышать слов «русское национальное возрождение».
В нынешнем Сборнике («Из-под глыб» — Е. С.) разъяснено, как мы это возрождение понимаем: пройти путь раскаяния, самоограничения и внутреннего развития, внести свой вклад в добрые отношения между народами, без которых никакая «прагматическая дипломатия» и никакие ООНовские голосования не спасут человечество от гибели» [5, с. 222].
Сахаров этой дискуссии не продолжил. Мы предполагаем, что причина этого — строгая идеологическая цензура, существовавшая в СССР.
В том же 1974 г., чуть позже сахаровского отзыва, Р. Медведев опубликовал в немецком журнале «Шпигель» свой отзыв под названием «Что ждёт нас впереди? (О «Письме» А. И. Солженицына)» [2]. Рой Александрович разбивает свой текст на главки согласно обсуждаемым им пунктам. По ним и проследим его возражения Солженицыну.
«О национальной жизни русского народа». Медведев пишет, солидаризуясь с Сахаровым: «А. Д. Сахаров уже справедливо критиковал национализм и изоляционизм Солженицына» [2, с. 97]. «Как можно судить по одному из примечаний, он считал бы желательным отделение «окраинных наций» от СССР за исключением разве лишь Украины и Белоруссии» [2, с. 97]. Но в то же время Медведев признаёт и некоторую правоту Солженицына: «И всё же собственно национальная жизнь русского народа, как это ни странно, затруднена гораздо больше, чем, скажем, армянского, грузинского или узбекского народов» [2, с. 97]. По мысли Медведева, «…русский народ фактически лишён своей столицы. Москва, ставшая столицей многонационального Союза, почти утратила черты национального русского города, центра собственно русских земель, каким она была до революции, когда столицей империи являлся более европеизированный, чиновный и промышленный Петербург» [2, с. 97]. Солженицын предлагает перенести центр государства на Северо-Восток, однако, как полагает Рой Александрович, «этот край наименее приспособлен для ведения сельского хозяйства» [2, с. 97], если же попытаться «растеплить и отморозить» его, как предлагает Солженицын, то это — огромные затраты, которые не пойдут на развитие центра, что, по мнению Медведева, неразумно. «Так ли уж много людей согласится добровольно уехать из Москвы и из других благоустроенных центральных городов (тяготы жизни в столице Солженицын явно преувеличивает) на постоянное жительство в североуральскую тайгу или в Якутию? Крупные города притягивают людей из деревни не только более высокими заработками, не только театрами. Немалую роль играет и то, что в городах люди имеют несравненно большие возможности широко общаться с теми, кто близок им по духу и настроениям. Эта тяга к людям не в последнюю очередь предопределяет исчезновение крошечных деревень «в три избы», о судьбе которых так сокрушается Солженицын» [2, с. 98].
«О положении православной церкви». Солженицынская «тревога по поводу положения церкви в СССР не беспочвенна. Православная церковь в течение тысячи лет была важным элементом русской национальной жизни» [2, с. 98]. Однако далее Медведев пишет: «[к]ак марксист, я считаю церковь пережитком прежних эпох. Я убеждён, что; нравственное и духовное возрождение и; развитие русского народа (как и других; народов нашей страны) произойдёт не на основе христианства, вообще не на религиозной основе. Мои надежды связаны с развитием политической свободы, свободы слова и информации, т. е. с развитием социалистической демократии. Однако в понятие этой демократии для меня входит и свобода совести. Пока у нас в стране есть верующие, они должны иметь возможность беспрепятственно выполнять все предписанные их религией обряды» [2, с. 98]. Таким образом, налицо одно из важнейших расхождений во взглядах Солженицына и Медведева — первый из них религиозен, второй — атеист. Рост влияния церкви Медведев объясняет «реакцией на антидемократические процессы, происходящие в нашем обществе» [2, с. 98]. Медведев пишет: «Есть люди, много лет считавшие себя атеистами, которые теперь обращаются к религии, стараясь заполнить образовавшийся у них духовный вакуум. Для многих интеллигентов обращение к церкви представляет легальную форму протеста против усиления политического и идеологического давления» [2, с. 98]. С одной стороны, по мысли Медведева, необходимо возвратить храмы верующим, разрешить строительство новых храмов и издание религиозной литературы и т. д. «Разумеется, это повысит моральную ответственность школы за воспитание юных граждан, но можно быть уверенным, что при хорошем школьном воспитании мало кто из детей последует примеру своих родителей (верующих — Е. С.)» [2, с. 99]. «Я уверен, что у православной церкви в нашей стране нет будущего, как уверен, что будущего — далёкого будущего — нет у религии вообще. Но религиозные убеждения могут быть у людей ещё сотни лет, и сотни лет может ещё просуществовать на Руси православная церковь. Если ей суждено умереть — пусть это будет естественная смерть» [2, с. 99].
«Военно-промышленный комплекс и угроза войны». Медведев согласен с Солженицыным в том, «что угроза войны с Запада почти исчезла, хотя никак не могу согласиться с Солженицыным, что западный мир как единая весомая сила перестал противостоять СССР» [2, с. 99]. «Более серьёзна в настоящее время угроза советско-китайской войны. Но и эту угрозу не следует преувеличивать» [2, с. 99], так как «[у] Китая ещё много своих неосвоенных земель, и вряд ли он рискнёт на попытку решать свои демографические проблемы за счёт Сибири» [2, с. 99]. «Я полностью, однако, согласен с Солженицыным, что надо сделать всё возможное, чтобы избежать этой войны. И я согласен также, что и при нынешних отношениях с Китаем у нас есть достаточный запас сил, чтобы не бояться значительного сокращения военных бюджетов» [2, с. 100].
«Развитие социализма и развитие демократии». «Солженицын предлагает сохранить в России на будущее время «устойчивый и покойный» авторитарный строй…» [2, с. 100]. «По существу, Солженицын отвергает для СССР — даже в перспективе — не только социалистическую демократию, но и всякую демократию вообще» [2, с. 100]. Как замечает Солженицын в своём ответе Сахарову, «…Как и во многих местах, мне фальшиво приписано вместо сомнений о внезапном введении демократии в сегодняшнем СССР — полное отвращение к демократии вообще» [5]. Далее Медведев пишет: «Подавляющее большинство советских граждан, безусловно, стоит за социалистический путь развития, хотя представления о социализме у многих людей различны» [2, с. 100]. А вот как определяет сущность социализма солженицынский оппонент: «Социализм — общественный строй, при котором свободное развитие каждого человека является условием развития всего общества. … социалистическая демократия означает гарантию прав не только большинства, но и меньшинства, в том числе и права меньшинства … социалистическая демократия означает гарантию свободы совести, слова и печати, свободы научного и художественного творчества, получения и распространения информации» [2, с. 100]. При этом «…очень важным элементом демократии является свобода эмиграции» [2, с. 101].
«Как и всякая наука, марксизм имеет право на ошибки». Медведев упрекает Солженицына в том, что тот «плохо знает марксизм, ибо приписывает ему положения, ничего общего с марксизмом не имеющие» [2, с. 101]. «Солженицын пытается все недостатки и пороки, существующие в Советском Союзе, отнести за счёт марксизма-ленинизма, но это, выражаясь осторожно, не соответствует действительности» [2, с. 101]. Например, по словам Медведева, марксизм не предполагает ни однопартийности, ни неразумной централизации, он не несёт ответственности за репрессии, как это предполагает Солженицын. «Но это отнюдь не значит, что марксизм — теория безошибочная…» [2, с. 102]. Вместе с тем Медведев считает марксизм идеологией жизнеспособной: «Неопровержимым фактом является то, что марксизм оказал гигантское влияние на общественные, социальные и политические движения XX века и что под воздействием его идей изменился весь облик планеты. … мёртвая идеология не способна была бы воодушевить и побудить к действию столько людей в нашем бурном столетии» [2, с. 102]. По Медведеву, Солженицын неверно определил сущность марксизма: «Солженицын относится к марксизму как к вероучению, полагая, что стоит указать на его неточности, ошибки и неправильные предсказания — и от него отвернутся его последователи. Это наивно и неверно. В годы нашей учёбы — и моей, и Солженицына — марксизм-ленинизм действительно преподносился нам как вероучение. Но марксизм-ленинизм, научный социализм не вероучение, не свод догматов. Это — наука, и, как всякая наука, она должна развиваться, иметь свои достижения и ошибки, что-то отбрасывать и что-то открывать заново» [2, с. 102].
«Технико-экономический прогресс и ресурсы планеты». Медведев упрекает Александра Исаевича в том, что «[в] своём письме Солженицын призывает остановить промышленный и экономический прогресс. Учение «мечтателей Просвещения» о бесконечном прогрессе было, по мнению Солженицына, ложным и губительным» [2, с. 102]. С одной стороны, «Солженицын прав, когда говорит, что не может продолжаться долго экономический прогресс, основанный на растущем использовании невозобновимых ресурсов планеты» [2, с. 102]. С другой — «Отказ от хищнической разработки природных ресурсов вовсе не идентичен отказу от экономического прогресса» [2, с. 102]. К тому же «Наша Земля — ещё не изглоданное червями яблоко, как думает Солженицын. Затронута пока лишь небольшая часть его кожуры…» [2, с. 102].
«Об основном противоречии советского общества». «Таким основным противоречием в настоящее время является, по-видимому, растущее несоответствие между требованиями быстрого научно-технического и экономического прогресса и чрезмерно централизованной, а главное — бюрократизированной системой управления экономической и общественной жизнью страны» [2, с. 103].
Заключает свой текст Медведев так: «Многие из великих писателей России — да и других стран — обладали нелёгким характером и придерживались крайне отсталых для своего времени идеологических и политических концепций. Это не помешало им оставить неповторимый след не только в истории художественного творчества, но и в общественно-политической истории человечества. Феномен Солженицына не является в этом отношении исключением в мировой литературе» [2, с. 104]. Таким образом, несмотря на то, что Медведев соглашается с некоторыми частными положениями Солженицына, в целом он оценивает «Письмо вождям Советского Союза» крайне негативно и, отдавая должное масштабу личности Александра Исаевича, полагает, что тот придерживается отсталых взглядов.
Интересный отклик на обсуждение «Письма» Солженицына Сахаровым и Медведевым мы находим в статье М. Агурского [1], опубликованной в эмигрантской печати. В рамках данной статьи мы не будем подробно анализировать все положения Агурского, требующие самостоятельного вдумчивого анализа, сосредоточимся только на его соображениях относительно полемики Александра Исаевича, Андрея Дмитриевича и Роя Александровича.
Сначала проанализируем, как Агурский воспринимает критику Сахарова. Михаил Самуилович высказывает свои соображения относительно роли идеологии в СССР, отмечая правоту как Сахарова, так и Солженицына (в большей степени, нежели Сахарова): «Требуя от властей отказа от тоталитарной марксистской идеологии, Солженицын совершенно прав, ибо именно обветшалый марксизм превратился ныне в подлинный тормоз всякого истинного прогресса не только в СССР, но и во всём мире. Академик Сахаров также во многом прав, говоря, что реальная советская политика, как внутренняя, так и внешняя, не мотивирована идеологически. Но от этого вовсе не уменьшается опасность марксистской идеологии, как официальной идеологии СССР. Прежде всего она оказывает огромное развращающее воздействие на население, привыкающее с детства к тому, что идеологическая ложь, цинизм и лицемерие становятся законом жизни. <…> И хотя важнейшие решения, действительно, мотивируются не идеологически, наличие армии наёмных марксистов, наличие могущественного пропагандистского аппарата в партийных органах, не может не оказывать пагубного воздействия на многие стороны жизни страны, в особенности, на её духовную жизнь. Академик Сахаров, к сожалению, недооценивает огромной нравственной и социальной вредности этого влияния, ограничиваясь лишь проблемой мотивировки государственных решений» [1, с. 223]. Можно сказать, что Агурский с известной долей критичности воспринимает позицию Сахарова: «Создаётся впечатление, что академик Сахаров несомненно исходя из самых благородных побуждений, всегда отличавших его деятельность, повторяет некоторые существенные заблуждения дореволюционной русской либеральной интеллигенции, полагавшей, что простое провозглашение демократии приведёт Россию в состояние благополучия и свобод. Но вместо этого либеральная демократия, сменившая самодержавие в феврале 1917 г., ввергла страну в кровавый хаос, который она не смогла контролировать» [1, с. 224]. В то же время «[т]о же, что предлагает Солженицын, является результатом критического анализа истории России, и хотя его письмо содержит ряд спорных положений, выдвигаемые в нём предложения, прагматичны и конструктивны» [1, с. 224].
Вот в каком контексте упоминается в тексте Агурского имя Медведева: «…официозный советский марксизм ныне является одним из основных видов советского экспорта в развивающиеся страны и западные левые движения. Необъятный советский пропагандистский аппарат, на который не жалеют денег, ведёт сам или через подставные организации массированную обработку молодёжи развивающихся стран, выдавая СССР за пример образцового решения социальных проблем. На самом же деле экспортный советский марксизм служит империалистическим целям внешней политики СССР и представляет собой серьёзную угрозу миру во всём мире. В свете этого трудно согласиться с точкой зрения Роя Медведева, который желал бы видеть СССР под властью некоей очищенной марксистской идеологии» [1, с. 223–224].
«Разумеется, высказываемая здесь критика марксизма, как устаревшей идеологии, ставшей тормозом общественного прогресса, вовсе не означает отказа от принципа социальной справедливости. Дело лишь в том, что марксизм закономерно приводит к обратным результатам. Он оказывается теоретическим оправданием тоталитаризма и ещё большего углубления социальной несправедливости по отношению прежде всего к трудящимся. Рой Медведев вряд ли согласился бы с тем, чтобы защищаемый им марксизм с человеческим лицом стал бы источником несправедливости и репрессий. Но тогда это будет уже не марксизм, а нечто совсем другое, ибо подлинный марксизм в его первозданном виде в принципе отрицает всякие духовные и мораль» [1, с. 224].
В одном месте статьи Михаил Самуилович сопрягает вместе имена и Сахарова, и Медведева: «По существу же дела в одном очень важном вопросе Медведев оказывается гораздо ближе к Солженицыну, чем Сахаров, ибо он признаёт целесообразность сохранения в СССР политической системы, отличающейся от парламентской, а это связано с существенным ограничением политических свобод» [1, с. 224].
Проблема восприятия солженицынского «Письма вождям Советского Союза» современниками требует дальнейшего кропотливого анализа. Так, заслуживает отдельного обсуждение солженицынского текста русской эмиграцией (в том числе необходимо более подробное и полное рассмотрение взглядов цитированного в нашей статье М. Агурского). Кроме того, на наш взгляд, «Письмо вождям Советского Союза» типологически близко к письму Л. Н. Толстого Николаю II «Царю и его помощникам» (1901), и это предположение требует подробного обоснования. Отдельная тема — сопоставление «Письма» А. И. Солженицына и таких текстов, как «Письмо к Государю Цесаревичу, Великому Князю Александру Николаевичу в 1832 году» М. П. Погодина и «Записка о внутреннем состоянии России» К. Аксакова (1855) на имя Александра II. Эти произведения, по сути, находятся на грани эпистолярного жанра и публицистики, поэтому необходим их детальный анализ с целью выявления всех особенностей их жанровой природы. Разработка заявленной нами темы будет продолжена.
Литература:
1. Агурский М. Международное значение «Письма к вождям» // Вестник русского христианского движение. Париж — Нью-Йорк — Москва, 1974. № 112–113. С. 217–225.
2. Медведев Р. Что ждёт нас впереди? (О «Письме» А. И. Солженицына) // Диалог. 1990. № 4. С. 96–104.
3. Сараскина Л. И. Александр Солженицын. Серия «Жизнь замечательных людей: Биография продолжается». М., 2008.
4. Сахаров А. Д. Тревога и надежда. М., 1990.
5. Солженицын А. И. Публицистика. В 3 томах. Ярославль, 1995–1997. Том 1. Статьи и речи. Ярославль, 1995.
6. Штурман Д. Городу и миру. О публицистике А. И. Солженицына. Париж — Нью-Йорк: Третья волна, 1988.
