Возникновение и развитие панидеологий связано с актуализацией национальных проблем, национально-государственным строительством, конфессионально-культурной идентификацией народов и государств, а также стремлением последних к геополитическому росту. Целью панидеологий является, с одной стороны, создание наднационального государственного организма на общей этнической или религиозной основе, с другой, – решение исключительно внутренних, национальных задач. В связи с этим возникает естественный вопрос о соотношении национального и интернационального компонентов в панидеях. Наиболее полно механизм взаимодействия этих двух составляющих прослеживается на примере панславизма, панисламизма, пангерманизма, панамериканизма и панафриканизма.
Широкую популярность в России панславизм получил в конце 50-60-х гг. XIX в. Во многом этому способствовало поражение «русского колосса» в Крымской войне (1853-1856 гг.), поставившей его в состояние полной экономической и политической изоляции. Лишившись опоры на европейском континенте, официальный Петербург счел наиболее целесообразным обратиться к «единокровным братьям» Габсбургской и Османской империй с призывами о необходимости объединения всех славянских народов под скипетром российского самодержца для спасения славянского этноса от активно продвигающейся на восток германо-романской цивилизации. При этом западным и южным славянам предлагалось принять в качестве всеславянских культурно-духовных ценностей русский язык и православную веру, что означало, по сути, их «добровольную» русификацию («обрусение»). Славянофильские лозунги российских общественных и политических деятелей вызывали крайне негативную реакцию в среде зарубежных славян, стремившихся не столько к созданию общеславянской этноконфессиональной общности, сколько к удовлетворению собственных быстро возрастающих национальных амбиций и национальных (экономических, финансовых, историко-государственных и др.) интересов, поэтому и формирование панславянских концепций в дунайской монархии пошло совершенно по другому сценарию.
Революция 1848 года, очаг которой находился в Венгрии, представляла собой яркий пример влияния национального фактора на процессы общественно-политического развития. Это выразилось в стремлении славянства избавиться от немецкого, мадьярского и турецкого гнета с последующим объединением в федеративное государство под властью Габсбургов (австрославизм, иллиризм/ югославизм). Интересы «старшего брата» в данном случае, естественно, в расчет не принимались. Время от времени открыто демонстрируемое русофильство являлось для большинства западнославянских общественных и политических деятелей тактическим приемом «запугивания» австрийского правительства для того, чтобы заставить последнее выполнять их требования: «Если не осуществится в Австрии равноправие народов – писал Ф. Палацкий – и если будут считать славян “племенем подчиненным”, вспыхнет борьба и зародится “панславизм” в форме менее всего желаемой» [3, с. 50]. Выбранная тактика оказалась вполне результативной. Уже в 1860 г. славяне получили право избирать своих депутатов в сеймы, комитатские конгрегации и другие государственные учреждения. Более того, на них не распространялась обязанность использовать во время заседаний немецкий или мадьярский языки. Славянские депутаты австрийского рейхсрата выражали явную поддержку действиям венского кабинета в Восточном вопросе, допускали оккупацию, а затем и аннексию Боснии-Герцеговины, несмотря на то, что последнее шло в разрез с внешнеполитическими претензиями России.
После окончания Первой мировой войны, вопреки убеждениям многих профессиональных историков ХХ в., панславизм не перешел в разряд ностальгических воспоминаний и не стал объектом исключительно ретроспективно-исторических исследований. Более того, он активизировался и частично реализовался в ходе идейно-политического становления СССР, а затем – Чехословакии и Югославии. Вне сомнения, концепция панславизма претерпела весьма существенные изменения, связанные, прежде всего, с распространением и превращением в государственную идеологию теории марксизма-ленинизма (включая репрессивные методы) в странах Восточной Европы. После освобождения Советским Союзом от нацистского режима «братских» республик, на территорию последних были введены советские войска. Таким образом, одну тоталитарную систему – фашизм, с присущей ему агрессивной славянофобией, сменил другой тоталитарный – социалистический – режим, допускавший в рамках интернациональной доктрины славянское самовыражение. Распад СССР в 90-е гг. XX в. и окончательный крах биполярного мира реанимировал проблему реализации славянской идентичности, путей дальнейшего развития славянства, его этнокультурного самосохранения.
Эволюция и метаморфозы панславянства имеют общие черты с другими аналогичными теориями. Панисламская доктрина, так же как и прочие панидеи, до сих пор выступает в качестве своеобразного инструмента, позволяющего главам мусульманских государств поднимать геополитический и национальный престиж своих стран, делать их привлекательными в политическом и экономическом отношении для более «слабых» представителей исламского мира. При этом для достижения поставленных целей мусульманские официальные круги нередко прибегают к террористическим актам, оправдание которым всегда находится в священных писаниях Корана. Интернациональный характер движения исламистов находит выражение и в стремительном распространении организаций, поддерживающих джихад – «священную войну» мусульман против «неверных». К их числу принадлежит, в частности, самая многочисленная экстремистская группировка, основанная египетским шейхом Хасаном аль-Банной – «Братья мусульмане», отстаивающая идею «всемирного халифата», дополненную классическими постулатами марксистской теории: передача всей собственности мусульманской общине, ликвидация наемного труда и т.п. Она отвергает национализм как идеологию, основанную на гипертрофированном представлении о нации и безусловном приоритете ее интересов, поскольку это противоречит главному принципу подлинного исламского вероучения – поклонению единому богу, национализм же нередко становится едва ли не культом для его приверженцев, что есть проявление «ереси» многобожия (ширк). Данная панисламистская организация является в настоящее время alma mater многих агрессивно настроенных объединений, считающих расширение зоны влияния ислама религиозным долгом и обязанностью каждого мусульманина. К их числу принадлежат «Революционные палестинцы» Абу Нидаля, «Хамас» («Исламское движение сопротивления»), «Вооруженная исламская группа» и т.д. Несмотря на отсутствие единого координационного центра, они достаточно тесно взаимодействуют друг с другом. Например, «Национальный исламский фронт Судана» поддерживает связи с алжирским «Исламским фронтом спасения» и его военным крылом – «Исламской армией спасения», с «Аль-Гамаа аль-Исламия», располагающейся в Египте, туниской партией «Ан-Нахда». «Исламский фронт» Алжира, в свою очередь, оказывает помощь радикальным исламистам Туниса. Показательно, что со второй половины 70-х годов ХХ века национальные диаспоры мусульман, располагающиеся в разных странах мира, также взяли курс на превращение в «мусульманские общины с новым самосознанием, при котором ощущение принадлежности к исламу» постепенно заняло бы более важное место, «чем сознание “исходной” национальной принадлежности, социального положения, статуса и пр.» [4, с. 138]. Следовательно, конфессиональная общность мусульманского цивилизационного пространства неоспорима и сравнима по механизму формирования, функционирования и эволюции с панславянством. Однако когда речь заходит о планируемом еще Джемалем ад-дином аль-Афгани территориально-политическом слиянии всех «правоверных» государств в одно, возникает проблема аналогичная «славянской»: единодушно выступая против христианского Запада, защитники «истинного ислама», тем не менее, не желают отказываться от собственных национальных претензий. Данное обстоятельство в немалой степени способствует разжиганию внутренних межисламских конфликтов.
Совершенно по иному ситуация обстояла с пангерманизмом, который, в отличие от панславизма и панисламизма, был нацелен на создание в определенном смысле национального (немецкого) государства. При этом были выдвинуты два проекта: малогерманский и великогерманский [7]. Первый сводился к созданию этнически однородной державы, в состав которой вошли бы только «немецкие» земли бывшей «Священной Римской империи», второй допускал включение в будущую Великую Германию германизированных («цивилизованных»), в частности, славянских территорий Габсбургской монархии. Подобные устремления, естественно, не встречали сочувствия ни чехов, ни венских правящих кругов, ни, тем более, самой династии Габсбургов, для которой реализация данных проектов означала бы неминуемую гибель. О своем желании создать огромную центральноевропейскую конфедерацию пангерманисты открыто заявили на своем сейме во Франкфурте. Показательно, что на этот сейм были приглашены и представители богемской интеллигенции. Таким образом, устроители данного форума давали понять, что Чехия для них является всего лишь одной из немецких областей. В ходе постепенного вовлечения Габсбургской монархии в орбиту интересов кайзеровской Германии и подъема национально-освободительного движения славянских народов, призыв к аншлюсу, изначально очень непопулярный среди австронемцев, приобретал все большее значение. При этом австрийские пангерманисты стали добиваться не просто включения и «растворения» в «великогерманском море» ненемецких территорий, но и обеспечения собственного «места под солнцем» посредством захвата земель короны Святого Стефана, Балканского полуострова и Адриатики. Запрет, наложенный во второй половине XIX в. Габсбургами на «проповедь» аншлюса из соображений собственной безопасности, ненадолго «смягчил» требования, выдвигаемые сторонниками всегерманского единства. Теперь они настаивали лишь на установлении теснейшего политического и экономического союза с Берлином в форме таможенной унии, которой предстояло стать, по их мнению, фундаментом будущей «Срединной Европы», в связи с чем, Цислейтания должна была подвергнуться интенсивному «онемечиванию». Поставленные австронемецкими кругами задачи, естественно, находили поддержку среди зарубежных «братьев». Фактически, именно национальная основа идеи объединения германского мира во многом исключала возникновение особо острых противоречий между австрийскими и прусскими пангерманистами, создавая, таким образом, более благоприятную почву для ее практической реализации. Единственным спорным пунктом до поры до времени в разработанных ими программах общенемецкой интеграции являлся вопрос о выборе направления дальнейшего роста германского «жизненного пространства». Если немецкие подданные Габсбургской империи акцентировали внимание на необходимости возведения прочного барьера против надвигающейся с Востока «славянской опасности», то для немцев рейха более заманчивыми казались, в частности, территории Африканского континента. Хотя прусские власти также проводили на своей территории весьма активную германизацию поляков и лужицких сербов. Однако вскоре удалось найти компромисс и по данной проблеме.
Иной тип геополитического мышления представляют т.н. панамериканские теории. Они обращены уже не к этноконфессиональному, а к экономическому, культурному и географическому единству Американского континента и его изолированности от других регионов мира: «Европейские нации образуют отдельный район земного шара, – писал в 1813 г. Т. Джефферсон, – местонахождение делает их частью иной системы; у них есть свои собственные интересы, в которые мы никогда не должны вмешиваться. Америка имеет свое собственное полушарие, она должна иметь отдельную систему» [1, c. 173]. Позже данная идея получила продолжение в небезызвестной доктрине Монро, провозгласившей обе части Американского материка зоной, закрытой для европейской колонизации: «… в интересах сохранения искренних и дружеских отношений существующих между Соединенными Штатами и этими (т.е. европейскими – А.Г.) державами, мы обязаны объявить, что должны будем рассматривать попытку с их стороны распространить свою систему на любую часть этого полушария как представляющую опасность нашему миру и безопасности. …мы не можем рассматривать любое вмешательство европейской державы с целью угнетения этих стран или установления какого-либо контроля над ними иначе, как недружественное проявление по отношению к Соединенным Штатам» [2, с. 77]. Существенное влияние на формирование панамериканской идеологии оказал протестантизм: североамериканцы предопределены самим Богом вести за собой «отсталые» во всех отношениях народы, распространять свои принципы демократии, конституционные институты на Американском континенте и за его пределами. Важнейшим инструментом в утверждении теории панамериканизма и ее последующей реализации являлись Международные конференции американских республик (с 1948 г. – Межамериканские или Панамериканские конференции). Первая из них была созвана в Вашингтоне в 1889 г. по инициативе государственного секретаря Д. Блэйна. В своей речи он обратился к латиноамериканским коллегам с призывом о создании таможенного союза американских государств. Однако, несмотря на постоянные уверения Д. Блэйна в том, что «общность нашего положения вызывает общие симпатии и налагает общие обязанности» [1, c. 174], данное предложение вызвало недовольство среди «латинос», ведь в случае его реализации Белый Дом получил бы полный контроль над их финансами и торговлей. Впрочем, это не помешало делегатам договориться об учреждении Международного союза американских республик (Панамериканского союза) и Межамериканского бюро по торговле (Коммерческого бюро). Особенно громко свои претензии на гегемонию в «атлантической» цивилизации Вашингтон высказал в 1895 г., вмешавшись в пограничный спор между Венесуэлой и Британской Гвианой. Под предлогом обеспечения национальной безопасности и защиты интересов стран Западного полушария государственный секретарь США Р. Олни потребовал от Англии передать право на урегулирование этой проблемы Белому Дому («Доктрина Олни»). Таким образом, была внесена корректива в интерпретацию доктрины Монро, согласно которой США брали на себя не только ответственность, но и функции арбитра в делах южно-американского региона. В 1906 г. президент третьего панамериканского конгресса Пакубо (бразильский представитель в Вашингтоне) выразил искреннюю надежду, что в недалекой перспективе все государства материка сумеют образовать своего рода «амфиктионию, в которой международное право будет господствовать над всеми общими интересами американской цивилизации» [6, c. 319]. Одно из центральных мест в процессе становления панамериканской системы заняла также четвертая Межамериканская конференция, состоявшаяся в 1910 г. в Буэнос-Айресе. На ней было принято решение о переименовании Международного союза американских республик в Панамериканский союз, который до сих пор выполняет функции административного аппарата т.н. «Организации американских государств» (ОАГ). Дополнив панамериканские концепции формулой известного геополитика, контр-адмирала А.Т. Мэхэна (ВОЕННЫЙ ФЛОТ + ТОРГОВЫЙ ФЛОТ + ВОЕННО-МОРСИКИЕ БАЗЫ = МОРСКОЕ МОГУЩЕСТВО) [5], США развернули широкомасштабную экспансию и на Дальнем Востоке. После окончания Первой мировой войны они сумели не только прочно укрепить свое стратегическое положение, но и, практически, переместить центр мировой торговли из Средиземноморья в Атлантику. Последнее явилось главной причиной ослабления морской мощи Великобритании, завершившей, по сути, крах Pax Britannica, начало которому положила небезызвестная англо-бурская война 1899-1902 гг.
В конце XIX в., как реакция негритянской интеллигенции США и Вест-Индии на расовую дискриминацию, ущемление гражданских и политических прав людей с черной кожей, зародилась панафриканская идеология. Дальнейшее ее развитие было связано с активизацией сил, выступавших против колониальной экспансии европейских стран. Первая Панафриканская конференция состоялась в Лондоне в 1900 г. Ее участниками, преимущественно, были американские и вест-индские негры. Национально-политический подъем среди афро-американцев связан с распространением т.н. гарвизма – движения, действовавшего под лозунгом «Назад, в Африку!». Основоположником данного течения стал Маркус Гарви, провозгласивший себя в 1920 г. императором и первым временным президентом Африки. Проблемы миграции значительно снизили количество сторонников гарвизма. Однако последний дал импульс росту популярности панафриканской идеологии. «Отцом»-теоретиком панафриканизма принято считать лидера негритянского движения США, историка, социолога и писателя У. Дюбуа. Еще в январе 1919 г. У. Дюбуа обратился к президенту В. Вильсону и участникам Парижской мирной конференции с предложением о пересмотре правового статуса народов негроидной расы. Он предоставил для обсуждения несколько проектов создания единого африканского государства. Один из них предполагал государственное образование на территориях бельгийских, португальских и бывших германских колоний. Международный контроль призван был обеспечить легитимность и просто возможность существования такого государства. Однако западные державы проигнорировали данный проект. Тогда У. Дюбуа и его сторонники приняли решение созвать Панафриканский конгресс с целью привлечь внимание мирового сообщества к проблемам негритянских народов. Первый Панафриканский конгресс состоялся в Париже в феврале 1919 г. Председательствовал на его заседаниях депутат французского парламента сенегалец Блез Диань. Конгресс потребовал от представителей Парижской мирной конференции разработать и принять кодекс законов, отвечающий интересам африканских и американских негров. Главными требованиями делегатов съезда являлись рациональное использование природных богатств Африканского континента, контроль за иностранными инвестициями, запрет на использование принудительного труда и телесные наказания, предоставить детям из колоний право на бесплатное образование. Требования следующих трех панафриканских конгрессов немногим отличались от программы, выдвинутой на первом. II конгресс заседал в Лондоне, Брюсселе и Париже в 1921 г. III конгресс состоялся в Лондоне и Лиссабоне в 1923 г. На нем преобладали афро-американцы. IV конгресс проходил в 1927 г. в Нью-Йорке. Африку на нем представляли лишь несколько африканцев, проживавших в США. В 1929 г. была сделана попытка созвать следующий конгресс уже на африканской территории, в Тунисе, но она потерпела неудачу.
Самым представительным и наиболее значимым явился V Панафриканский конгресс в Манчестере (Великобритания) в 1945 г., инициатором созыва которого являлся У. Дюбуа. Главный лозунг съезда традиционно сводился к организации вооруженной борьбы всего Африканского континента против «иноземных захватчиков». Аналогичные призывы содержались и в принятых Манчестерским форумом резолюциях: «Вызов колониальным державам», «Обращение к рабочим, крестьянам и интеллигенции колониальных стран», «Меморандум ООН». Важнейшим шагом на пути к созданию общеафриканского государства явилось подписание 25 мая 1963 г. Устава Организации Африканского Единства (ОАЕ) представителями 32 африканских государств в эфиопской столице Аддис-Абебе. Впрочем, существенных практических результатов данный документ не принес. Не оправдали себя и попытки начала 1990-х гг., направленные «на либерализацию экономики и открытость внутренних рынков африканских стран иностранному капиталу». В 1998 г. в Сирте ливийский лидер М. Каддафи выступил с более жестким требованием образования федеральных Соединенных Штатов Африки. Суть предложенной им программы заключалась в ликвидации границ между африканскими странами, унификации финансовой системы, армии, судебных органов и парламента. Проект М. Каддафи встретил активное противодействие со стороны влиятельных политических и общественных кругов ЮАР, Нигерии, Алжира. Однако панафриканизм сохранял свои позиции и влияния. В 2002 г. ОАЕ была преобразована в т.н. Африканский Союз, что ознаменовало собой, по сути, начало нового этапа в борьбе за реализацию идеи африканского единства. В настоящее время особую популярность среди жителей Африканского континента приобрела концепция «Соединенных Штатов Центральной Африки». Ее автором являлся президент Уганды Йовери Мусевени. Суть его теории сводится к следующему: государства-нации, образовавшиеся на постколониальном африканском пространстве искусственны и случайны, их границы установлены колонизаторами, они лишь способствуют росту конфликтов между «братскими» народами. Единственным выходом может стать создание Великой Африки, в рамках которой народы сохранят свою этнокультурную и политическую уникальность. Границы будущей империи, по замыслу угандского лидера, но будет создана единая общеафриканская экономическая зона.
Таким образом, соотношение интернационального и национального в панидеологиях находится в прямой зависимости от внешнеполитической конъюнктуры, положения, занимаемого тем или иным государством в системе международных отношений, его внутренней стабильности. Собственно, интернациональность панидей наиболее четко проявляется в периоды политического, экономического и культурного кризиса, когда становится объективно невозможным самостоятельно противостоять какой-либо внешней опасности, решать конкретные внутриполитические проблемы. В этих условиях возникает очевидная потребность в образовании универсального государственного объединения, интегрирующим фактором которого становится племенная или религиозная общность. Однако по мере усиления и повышения статуса в мировом пространстве одной из его составляющих все отчетливей начинают проступать стремления, носящие исключительно национальный характер. Одна закономерность панидеологий и пандвижений просматривается совершенно отчетливо: укрепление геополитических позиций одного или нескольких государств, т.е. достижение ими географических пределов, способных обеспечить, прежде всего, выгодное экономическое и военно-стратегическое положение (или геополитическое самосохранение). Поэтому рассматриваемые идеи и идеологии пребывают в нерасторжимой связи с ключевыми проблемами международно-политических отношений в XIX-XX вв., когда становление наций завершено, а геополитические границы четко не определены.
Литература:
Антясов М.В. Панамериканизм: идеология и политика. – М.: Мысль, 1981 . – 293 с.
Доктрина Монро// История США. Хрестоматия/ Сост. Э. А. Иванян. – М.: Дрофа, 2005. – 399 с.
Колейка Й. Славянские программы и идея славянской солидарности в XIX и ХХ веках. – Praha, 1964. – 264 с.
Модестов С.А. Геополитика ислама. – М.,2003. – 190 [2] с.
Мэхэн А.Т. Влияние морской силы на историю. – М.; СПб., 2002. – 640с.
Погодин А.Л. Панамериканские и всеславянские съезды// Вестник Европы. – 1911. –№6. – С.314-320.
Preben Bonnén Die deutsche Einheit und Deutschland: eine ausgebliebene Einheit. Roderer, 1997. 118 s.