А. П. Платонов и его эпистолярные обращения во власть



Андрей Платонович Платонов (настоящая фамилия Климентов; 20.08 / 01.09.1899, Ямская слобода, пригород Воронежа — 05.01.1951, Москва) был первым ребенком в многодетной семье (биографический сведения даются по [4]). Его отец работал слесарем в железнодорожных мастерских, мать — домохозяйка.

В 1918 г. Платонов поступил в Воронежский политехникум, летом 1919 г. мобилизован в РККА, работал на паровозе помощником машиниста. В 1914 г. закончил электротехническое отделение сильных токов в Воронежском политехническом институте. Платонов работал электротехником; служил в советских учреждениях; в Воронеже он состоял на службе в должности губернского мелиоратора и заведующего работами по электрификации (1923–1926 гг.). В годы войны он работал военным корреспондентом; получил тяжелую болезнь (туберкулез). После войны продолжал работать, несмотря на тяжелые условия, вплоть до самой смерти.

Как поэт Платонов представлен одной единственной книгой («Голубая глубина»). Конец 1910-х — середина 1920-х гг. для него — период журналистики и публицистики; одновременно он выступает как автор рассказов. В 1919–1925 гг. писатель опубликовал ряд философско-публицистических статей. К концу 1920-х Платонов — автор трех сборников прозы: «Епифанские шлюзы» (1927), «Сокровенный человек» (1928), «Происхождение мастера» (1929). Одновременно с типично сатирическими произведениями Платонов пишет произведения, в которых сохранились элементы сатиры, но больше безысходного трагизма («Чевенгур», «Котлован»).

В сентябрьском номере журнала «Октябрь» в 1929 г., году «великого перелома», был опубликован рассказ Платонова «Усомнившийся Макар». Этот выпуск журнала попался на глаза Сталину, после чего вождь учинил настоящий политический «разгром» Фадееву, исполняющий обязанности ответственного редактора «Октябрь», и Авербаху, Генеральному секретарю РАППа. В декабре 1929 г. Фадеев в письме Р. С. Земляничке говорит: «В “Октябре” я прозевал недавно идеологически двусмысленный рассказ А.Платонова “Усомнившийся Макар”, за что мне поделом попало от Сталина, — рассказ анархический; в редакции бояться теперь шаг ступить без меня…». И дальше: «Беспокоит меня также то, что в создавшихся условиях, когда положение на литфронте довольно острое, сил наших еще мало…» [11, с. 72]. Именно потому, что «сил наших еще мало», Авербах опубликовал свою проработочную статью «О целостных масштабах и частных Макарах» сразу в двух журналах — в ноябрьских номерах «Октябре» и «На литературном посту» [1, с. 268–278]. Рапповец писал довольно жестко: «Рассказ Платонова — идеологическое отражение сопротивляющейся мелкой буржуазии. В нем есть двусмысленность. <…> Но в наше время не терпит двусмысленности: к кому же рассказ в целом недвусмысленно враждебен нам. <…>. Писатели, желающие быть советскими, должны ясно понимать, что нигилистическая распущенность и анархо-индивидуалистическая фронда чужды пролетарской революции никак не меньше, чем прямая контрреволюция с фашистскими лозунгами. Это должен понять и А. Платонов» [1, с. 277]. (Очевидно, что совпадает не только оценка Фадеева и Авербаха, но даже и терминология). Кроме того, Фадеев сопроводил статью в «Октябре» покаянным заявлением редакции: «Редакция разделяет точку зрения т. Авербаха на рассказ “Усомнившийся Макар” А.Платонова и напечатание рассказа в журнале считает ошибкой» (см. [12]).

Осенью 1929 г. состоялась переписка Платонова и Горького. «Время от времени Платонов пишет Горькому, аппелируя как к “последней инстанции”. Переписка эта уникальна и безрадостна, главное же — безрезультатна» [13, с. 169].

19 августа 1929 г. Платонов посылает Горькому рукопись романа «Чевенгур». К рукописи прилагается письмо [6, с. 313–314] с просьбой прочитать роман вынести о нём своё суждение — оно важно для Платонова, так как в издательстве его отклонили за «контрреволюционность».

12 сентября 1929 г. Платонов вновь пишет Горькому [7, с. 175]. В этом письме говорится, что сразу же после того, как Андрей Платонович написал Алексею Максимовичу предыдущее письмо, Горький уехал (он путешествовал по стране с 20 августа по 12 сентября), теперь же известно, что он вернулся. Платонов просит его прочесть «Чевенгур» и, если мнение Горького будет положительным, помочь напечатать роман.

18 августа Горький пишет Платонову письмо [6, с. 313], в котором даёт высокую оценку роману, попутно отмечая его технический недостаток — растянутость, но при этом указывает, что роман вряд ли издадут из-за «анархического умонастроения» Платонова, из-за того, что люди у Андрея Платоновича «окрашены иронически» и предстают «чудаками». Вряд ли кто из современных редакторов может оценить роман по достоинству.

В ответном письме Платонов благодарит Горького за письмо и прочтение романа, а также просит вернуть ему рукопись [7, с. 176].

Осенью 1929 г. Горький обращается к Платонову с письмом [6, с. 314], в котором пишет, что после разговора с И.Берсеньевым, директором II МХАТа, у него возникла мысль — не переделать ли Платонову часть «Чевенгура» в пьесу (или попробовать написать пьесу на иную тему)? Отметим, что литературный отдел II МХАТа идею об инсценировке романа отклонил из-за того, что он — чисто «беллетристическое» повествование.

В 1931 г. в «Красной нови» была напечатана платоновская повесть «Впрок» (см. [9]). В. Я. Лакшин рассказывает: «С повестью “Впрок” была связана ныне кажущаяся невероятной история. Прочитав рукопись Платонова, редактор “Красной нови” А. А. Фадеев, спешивший в отпуск на юг, передал рукопись своему заместителю Ставскому, отчеркнув на полях показавшиеся ему неточными или политически сомнительными фразы и абзацы. Заместитель тоже куда-то спешил, так что рукопись ушла в типографию с непонятными пометками, и наборщик, по-своему уразумев их смысл, набрал отчеркнутое в разрядку. Так повесть и вышла в свет, вызвав яростный гнев Сталина, уже прежде выражавшего недовольство “Усомнившимся Макаром”. Передавали, будто он сказал в сердцах: “Мы с этим делом разберемся, так чтобы и другим пошло впрок”» [5, с. 76]. Отметим, что сохранилась записка Сталина в редакцию «Красной нови» (май 1931 г.), в которой говорилось: «Рассказ агента наших врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения и опубликованный головотяпами-коммунистами с целью продемонстрировать свою непревзойденную слепоту» [3, с. 150] (подчёркивания принадлежат Сталину). Записку завершает постскриптум: «Надо бы наказать и автора и головотяпов так, чтобы наказание пошло им “впрок”» [3, с. 150]. Кроме того, по тексту журнальной публикации повести вождём сделаны многочисленные подчеркивания, сопровождающиеся следующими эпитетами в адрес автора: «Дурак», «Пошляк», «Балаганщик», «Беззубый остряк», «Это не русский, а какой-то тарабарский язык», «Болван», «Подлец», «Да, дурак и пошляк новой жизни», «Мерзавец; таковы, значит, непосредственные руководители колхозного движения, кедры колхозов?! Подлец» и др.

Повесть действительно привела вождя в ярость. Дело в том, что действие происходил сразу после публикации сталинской статьи «Головокружение от успехов» в «Правде» (1930. № 60. 2 марта) и Иосиф Виссарионович увидел в «Бедняцкой хронике» не только продолжение «сомнений» Макара в отношении политики коллективизации, но и полемику со своей статьей. Немедленно в Кремль на заседание Политбюро были вызваны Фадеев и В. А. Сутырин, генеральный секретарь ВАППа — для «разноса» (Г. Белая приводит повествование Л. Э. Разгона, записавшего рассказ Сутырина об этом эпизоде [2, с. 275–276]).

Современные публикаторы пишут: «Вопрос о наказании А. П. Платонова и редакции “Красной нови” рассматривался на заседании Политбюро в конце мая — начале июня 1931 г. Документально оформленного постановления принято не было, поэтому сведения об этом заседании в протоколах Политбюро отсутствуют. Косвенными свидетельствами “разбирательства” являются сохранившиеся в личном фонде Сталина письма к нему С. И. Канатчикова от 6 июня и А. П. Платонова от 8 июня 1931 г. В первом из них сообщается, что “на одном из последних заседаний Политбюро рассматривался вопрос о напечатании рассказа Андрея Платонова в № 3 ‘Красной нови’ за 1931 год ‘Впрок’. Вызывая на это заседание меня и т. Васильевского, как бывших редакторов журнала ‘Красная новь’, меня почему-то не нашли, хотя я находился в момент вызова вместе с тов. Васильевским. Во избежание всяких кривотолков считаю своим долгом заявить: я считал и считаю этот рассказ возмутительно издевательским, контрреволюционным. При обсуждении его я категорически протестовал против его напечатания. Ныне по редакциям журналов путешествует такой же возмутительный рассказ об ударничестве того же автора. Боюсь, что найдется ‘великодушный’ редактор, который его напечатает”» [3, с. 751]. О втором документе — письме Сталину — речь пойдёт далее.

Покаянная статья была написана совместно Фадеевым и Сутыриным, но была опубликована в «Красной нови» с подписью одного Фадеева: он хотел оправдаться перед властью, ведь редактором «Красной нови» был все же он. Сутырин не возражал, чтоб его фамилией не была подписана статья [2, с. 276]. Речь идет о статье «Об одной кулацкой хронике» [1, с. 268–278]. В ней говорилось, что «повесть Платонова “Впрок” с чрезвычайной наглядностью демонстрирует все наиболее типичные свойства кулацкого агента самой последней формации периода ликвидации кулачества как класса и является контрреволюционной по содержанию» [1, с. 206]. После ударов критики Платонов пишет письмо Сталину и два варианта покаянного письма в «Литературную газету», формально адресованное М.Горькому, и в «Правду».

Письмо Платонова Сталину (8 июня 1931 г.) [8] (см. также [10]) — письмо покаянное. Писатель, заявляет, что перечитав «Впрок» и многое передумав, «заметил в ней то, что было в период работы незаметно для … самого <Платонова> и явно для всякого пролетарского человека — кулацкий дух, дух иронии, двусмысленности, ухищрений, ложной стилистики и т. д».. Уже позже, после написания повети «Впрок», Платонов побывал в колхозах на Волге — и увидел там совершенно иную картину, нежели описанную им. Платонов обещает найти способ, чтобы уменьшить вред своего произведения, называемого им теперь «бредовым», и — шире — всей своей прошлой литературной деятельности. «Этим письмом я не надеюсь уменьшить гнусность “Впрока”, но я хочу, чтобы вам было ясно, как смотрит на это дело виновник его — автор, и что он предпринимает для ликвидации своих ошибок».

Вот как рассуждает о письме Платонова в «Литературную газету» (24 июля 1931 г. такая дата стоит в [1]; современный исследователь утверждает, что письмо было передано в редакцию 9 июня [9, с. 85]) В. Я. Лакшин: «Платонов не спешил раскаиваться, как ему это предлагали, а, напротив, написал ироническое письмо, в котором известил “инстанции”, что делает из этой истории свой вывод: просит назначить редактором журнала его, Андрея Платонова. Ведь “Впрок” читало, написал он, шестнадцать редакторов и корректоров да еще политцензор, и никто ничего дурного в повести не приметил, иначе бы она не вышла в свет. Так что если он плохой писатель и написал неудачную повесть, то уж редактором он мог бы быть не хуже тех товарищей… Тем дело и кончилось» [5, с. 76–77]. Думается, Лакшин не совсем прав. В письме действительно велика доля иронии. Но вместе с тем в нем звучат покаянные интонации и слова оправдания («Я не классовый враг»; «Идеологическая же вредность…произошла не по субъективным причинам»; «…я один отвечаю за свое сочинение и уничтожу его будущей работой…»). По мнению Р.Поддубцева, «[с]уть этих писем (речь идёт об обоих письмах — и Сталину, и в редакцию газеты — Е.С.) проста. Платонов отрекается от созданных ранее произведений и обещает возместить ущерб, причиненный повестью “Впрок”» [9, с. 85].

В 1930-е гг. Платонов продолжает писать, он создает «Ювенильное море», «Бессмертие» и многое, многое другое. Но его не печатают. К концу 1930-х ему удается издать лишь один сборник рассказов. Он подвергается разгромной критике. В эти годы у Платонова была возможность публиковать только статьи. Писатель время от времени пишет Горькому с просьбой о помощи, но безрезультатно: автор «несвоевременных мыслей» повторял те же сталинские ярлыки.

26 июля 1931 г. Платонов вновь пишет Горькому [7, с. 179–180]. Андрей Платонович посылает Алексею Максимовичу пьесу «Высокое напряжение» и протокол рабочего Худполитсовета театра. Рабочие Худполитсовета пьесу поддерживают, работники же репертуарных органов безмолвствуют, дирекция театра также колеблется. Платонову хотелось бы прояснить это положение, тем более что театр желает ставить пьесу к Октябрю. Андрей Платонович просит Горького дать свой отзыв о пьесе — положительный или отрицательный, вспоминая, что сам Горький советовал ему написать пьесу (к этому времени Платоновым совместно с Пильняком была написана пьеса «Дураки на периферии» (1928) и пьеса «Шарманка» (1930)). И прося в любом случае «отозваться» в письменном виде, чтобы было что «предъявить» театру.

В ответном письме от 26 июля 1932 г. Горький пишет, что судить о достоинствах пьесы ему мешает плохое знание среды, в ней отражённой. Рассматривая же пьесу с литературной стороны, Горький находит её «своеобразной, интересной и достойной сцены», написанной хорошим языком. К недостаткам пьесы Горький относит «обилие монологов, покойники и гроба на сцене, слишком аллегорически назойливо сделанный Мешков с его “самоубийством”, которое у вас похоже на “жертвенный отказ индивидуалиста от самого себя”».

В письме от 23 мая 1933 г. Платонов [7, с. 180] просит Горького о встрече, чтобы поговорить о том, может ли он, Платонов, «быть советским писателем или это объективно невозможно».

В письме от 13 июля 1933 г. Платонов вновь пишет Горькому [7, с. 180–181]. Андрей Платонович цитирует статью Алексея Максимовича «О кочке и точке» — ту её часть, в которой «буревестник революции» призывает изучать рабочих по каналу Москва — Волга, для которых под Москвой строятся бараки. Платонов упоминает также своё письмо Авербаху, предшествующее письму Горькому, с просьбой дать ему, Платонову, возможность изучит Беломорстрой или Москва — Волгу. Разумеется, Платонов и сам, не спрашивая разрешения, может писать о таких вещах, тем более что интерес к данной теме зародился у Платонова довольно давно. Однако дело в том, что Платонова не печатают — после истории с «Впрок» его не печатали до 1934 г., когда в «Красной нови» (№ 9) появился его рассказ «Такыр», написанный Платоновым в результате поездки в Среднюю Азию. Платонов просит Горького дать ему возможность исполнить работу над темой. Однако в 1933 г. Такой возможности писателю не дали. На письмо Горький не ответил.

23 сентября 1933 г. Платонов вновь пишет Горькому [7, с. 181–182]. В письме содержится просьба к Горькому как «председател [ю] Оргкомитета писателей Советского Союза» помочь Платонову — после «Впрок» его уже 2,5 года не печатают — если Горький не считает нужным поставить на Платонове крест. Помощь — «в наиболее лёгкой и достойной форме» — можно осуществить таким образом: во-первых, поставить хотя бы в одном театре пьесу «Высокое напряжение», которую уже в прошлом году положительно оценил сам Горький; во-вторых, переиздать книжку «идеологически апробированн [ых]» рассказов и повестей. Всё это нужно Платонову не для славы, а для дальнейшего существования. В конце письма Платонов извиняется за настойчивый тон.

К письму Горькому от 19 февраля 1934 г. [7, с. 182–183] Платонов прилагает рассказ «Мусорный ветер» с просьбой ознакомиться с рукописью и в случае её положительной оценки посодействовать её публикации в альманахе «Год XVII».

В первой половине марта 1934 г. Горький передаёт рассказ в редакцию альманаха и пишет Платонову ответное письмо [6, с. 315]. В нём Горький пишет, что рассказ написан «крепко и ярко», однако этим «подчеркивается и обнажается ирреальность содержания рассказа, а содержание граничит с мрачным бредом», поэтому вряд ли рассказ может быть где-либо напечатан. Горький продолжает ждать от Платонова произведения, более достойного его таланта.

В 1946 г. появляется рассказ Платонова «Семья Иванова», больше известный под названием «Возвращение». После публикации началась новая волна разгромной критики, начало которой положила статья В.Ермилова «Клеветнический рассказ А.Платонова» [1, с. 467–475]. В «Семье Иванова» была обнаружена «гнуснейшая клевета на советских людей, на советскую семью», на воинов-победителей, «любовь А.Платонова ко всякой душевной неопрятности, подозрительная страсть к болезненным — в духе самой дурной “достоевщины” — положениям и переживаниям» [3, с. 471–473] и т. д. Платонова снова не печатают.

До нас дошли также два письма Платонова Фадееву, к которому писатели (в том числе, например, Цветаева) обращались не только как к коллеге-литератору, но и как к высокопоставленному «чиновнику от литературы». Первое письмо [1, с. 464] не датировано, его черновик хранится в архиве Платонова — неизвестно, было ли оно отправлено или нет. В нём содержится три просьбы: из сборника рассказов, находящегося у Фадеева, исключить «Семью Ивановых», остальные — прочитать и направить в издательство «Советский писатель» (Платонову необходимы средства к существованию); просмотреть новый сборник рассказов, о котором некоторое время назад Платонов говорил с Фадеевым по телефону; прочитать прилагаемую статью «Страхование урожая от недородов» (на статье — дата: 10 ноября1946 г.) — Платонов уверен в «огромном государственном значении» данной проблемы. Отметим, что, как отмечает Платонов, третья проблема адресована Фадееву «уже не как к писателю и руководителю Союза, а как депутату Верховного Совета». Второе письмо Платонова Фадееву [1, с. 464] от 27 декабря 1946 г. Вызвано тем, что в «Советском писателе» разобран сборник «Вся жизнь». Платонов посылает Фадееву рукопись этого сборника, однако он внёс в неё некоторые изменения («один рассказ заменил другим, два добавил»). Платонов просит просмотреть новый вариант сборника и направить в издательство с указанием — «без этого ничего не сдвинется». Платонов просит сделать это как можно скорее и обещает в скором времени представить сборник избранных произведений.

В конце 1947 г. Платонов пишет письмо А. А. Жданову [1, с. 484]. Неизвестно, правда, было ли оно отправлено. В этом письме доведенный до нищеты литератор, которого принципиально не печатают, обращается за помощью к секретарю ЦК, ибо больше «некому решить этого вопроса». Платонов говорит, что посылает с письмом свою пьесу «Ученик Лицея». Аналогичный поступок совершит несколькими годами позже Зощенко, когда к своему письму к Маленкову тоже приложит текст своей пьесы. Оба писателя, видимо надеялись, что «наверху» сумеют, отталкиваясь от присланных произведений, оценить их благонадежность и помочь.

Завершает он свое творчество как сказочник («Волшебное кольцо») и драматург.

Литература:

1. Андрей Платонов: Воспоминания современников. Материалы к биографии. М., 1994.
2. Белая Г. Дон-Кихоты 20-х годов: «Перевал» и судьба его идей. М., 1989.
3. Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) — ВКП(б), ВЧК — ОГПУ — НКВД о культурной политике. 1917–1953 гг. Сост. А. Артизов и О. Наумов. М.: Международный фонд «Демократия», 2002.
4. Залыгин С. П., Малыгина Н. М. Платонов Андрей Платонович // Русские писатели 20 века. Биографический словарь. М.: Большая российская энциклопедия; Рандеву-ам, 2000. С.555–557.
5. Лакшин В. Я. Открытая дверь: Воспоминания, портреты. М., 1989.
6. Литературное наследство. Том 30: Горький и советские писатели. Неизданная переписка. М., 1963.
7. Платонов А. П. Письма А. М. Горькому // Вопросы литературы. 1988. № 9. С. 175–183.
8. Платонов А. П. — Сталину И. В. // Новая газета. 1999. 1–7 марта.
9. Поддубцев Р. Повесть А.Платонова «Впрок» в оценках советской критики // Медиа альманах. 2016. № 4. С. 81–88.
10. Сарнов Б. Сталин и писатели. Книга 3. М., 2009.
11. Фадеев А. Письма. 1916–1956.М., 1973.
12. Шешуков С. Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов. М.: Прометей, 2013.
13. Шнейберг Л. Я., Кондаков И. В. От Горького до Солженицына. Пособие для поступающих в вузы. Изд. 2-е. М., 2005.