Сказочный и романтический нарративы в повести Э. Т. А. Гофмана «Крошка Цахес, по прозванию Циннобер»
Сергеева Алёна Олеговна, студент
Башкирский государственный университет (г. Уфа)
Название этой повести — одной из самых известных в творчестве Гофмана — уже несет в себе семантическую нагрузку, понимаемую читателями подспудно. Понятие «крошки» негативным образом коррелирует с именем, что уже дает нам относительное понимание сути произведения. Это оправдается в полной мере: существо, описываемое в повести, нарушает социальное благополучие и, по сути, представляет собой зло, неминуемо побеждаемое добром в сказках (с этим жанром у «Крошки Цахес» наблюдается теснейшая связь).
Композиция повести соответствует стандартной «сказочной» композиции. Следует обратиться к экспозиции произведения. «Бедная, оборванная крестьянка», фрау Лиза, слезно сетует на свое детище — «маленького оборотня» — крошку Цахес (Циннобер), в связи с чем возникает необходимая для правильного восприятия произведения амбивалентность отношения читателей к «крошке». По словам матери, он мерзок и несуразен, он обуза — невольно возникает сочувствие к беззащитному и явно не виноватому в этом ребенку; вместе с тем читатель прекрасно понимает, что дыма без огня не существует — напряжение разрешается в следующих действиях Цахеса, который «барахтался и упирался, ворчал и норовил укусить фрейлейн за палец», а после того, как пастор подошел его приласкать, «прегадко стал ворчать и мяукать и даже ловчился укусить достопочтенного господина за нос».
Следует отметить следующий структурообразующий момент повести: канонисса фон Розеншен, сделавшая Циннобера воплощением зла, ставила перед собой цель пробуждения в Цахесе внутренней тяги к совершенству — что и оказалось впоследствии крайне опрометчивым шагом.
«Сказочные» силы крошки заключаются в его волшебном даре привлекать к себе людей, а также присваивать их заслуги («…но вот все опять обратились к профессору, который показывал новый весьма искусный фокус. Едва он кончил, как все снова окружили малыша, восклицая: Великолепно, превосходно, милейший господин Циннобер!»); разного же рода нелепости и оплошности Циннобера переносятся на других («Тут малыш испустил пронзительный крик, отозвавшийся во всей зале, так что гости в испуге повскакали с мест. Бальтазара окружили и наперебой стали расспрашивать, чего это он, ради самого неба, закричал столь ужасно»).
Чары Циннобера, впрочем, не распространяются на Бальтазара и Фабиана — еще один ключ, подводящий читателей к неизбежно счастливому финалу: противостоящие отрицательному персонажу герои автором введены отнюдь не случайно.
Досконально раскрывается бальтазаровский образ: «юноша лет двадцати трех или четырех», который ударяется во все романтические чудачества, старательно затачивая себя под романтика. Дан портрет идеала девушки романтического типа: она должна «приходить в сомнамбулический восторг, глубоко вздыхать, закатывать глаза, а иногда на короткое время падать в обморок или даже лишаться зрения, что являет собой уже высшую ступень женственнейшей женственности», «распевать песни, сложенные поэтом», «вкушать лишь малую толику чуть приправленной травы, непрестанно быть голодной, не чувствуя голода». Так или иначе, жизнь иррациональнее, чем кажется Бальтазару — он влюбляется в не соответствующую «романтическим» параметрам Кандиду. Именно из-за нее он и идет на дружественный кружок, куда его пригласил отец Кандиды, профессор, на чьи лекции Бальтазар ходил, преодолевая в себе внутреннюю к нему неприязнь. Здесь состоится вторая встреча Циннобера и двух друзей — конфликт между добром и злом обозначается Гофманом со всей силой его творческого гения.
«Сказочность» повести проявляется не только в сюжетной компоновке: в «Крошке Цахес» большой удельный вес имеет цифра «три» — нет ни одной сказки без регулярного введения данной цифры в повествование. В осуществлении планов злодею помогают: 1) фея; 2) волшебный гребень; 3) три (!) волшебных огнистых волоска. Магические свойства гребня (предотвращение колдовства, сглаза и порчи) выполняют защитную для крошки Цахеса и для его волшебства функцию: благо каждые девять дней канонисса фон Розеншен приходила к Цинноберу и «золотым гребнем» расчесывала его «длинные, спадавшие на спину волосы». Бальтазар, узнавший местонахождение «ахиллесовой пяты» Циннобера, принимает решение вырвать и сжечь три его заветных волоска, что обусловлено как гуманными целями — заботой о жителях Керепеса, — так и личными — Бальтазар стремится вновь обрести Кандиду.
Нельзя обойти вниманием доктора Проспера Альпануса — доброго мага, оказывающий ценную помощь Бальтазару. Таким образом, в противостоянии добра и зла участвуют не два лица: и у крошки Цахеса, и у Бальтазара есть свои «союзники». Логичное и закономерное читательское недоверие к способностям мага воплощается в Фабиане, друге Бальтазара: «Альпанус любит окружать себя мистическим мраком, напускать на себя вид человека, который посвящен в сокровеннейшие тайны природы и повелевает неведомыми силами, и вдобавок ему свойственны весьма затейливые причуды». Гофман развенчивает все подозрения в «некомпетентности» Альпануса следующим эпизодом: «…Чем пособит мне эта глупая безделка? Какое действие может оказать маленькая черепаховая табакерка на покрой моего платья? — Того я не знаю, — ответил Бальтазар, — давай поглядим, что в ней. Фабиан так и сделал. Из табакерки выполз превосходно сшитый черный фрак тончайшего сукна. Оба, Фабиан и Бальтазар, не могли удержаться от крика величайшего изумления».
Финал повести читателей не может удивить: зло побеждено, добро торжествует — истинное лицо Циннобера увидел каждый, убедившись в обмане. Умирает же он достойно — благодаря стараниям феи, возвратившей ему чары на время прощания. Впрочем, фея оказывает бесценную помощь и матери Циннобера, чей лук будет покупать сам князь: «Какой вкус! Какая сладость! Какая прелесть! Какой огонь! — воскликнул он, и глаза его заблестели от восхищения. — Мне словно чудится, будто я вижу перед собой покойного Циннобера, который кивает мне и шепчет: «Покупайте, ешьте эти луковицы, мой князь, этого требует благо государства».
Бальтазар просит руки Кандиды, Проспер оставляет ему волшебный дом (последний элемент сказочной атрибутики): «За прекрасными деревьями сада произрастает все, что необходимо для домашнего обихода. Кухня так устроена, что горшки никогда не перекипают и ни одно блюдо не подгорает. Ковры, чехлы на стульях и диване такого свойства, что не удастся посадить на них пятно, точно так же там не бьется ни фарфор, ни стекло. Наконец, всякий раз, когда жена устроит стирку, то на большом лугу позади дома будет стоять прекрасная ясная погода, хотя бы повсюду шел дождь, гремел гром и сверкала молния».
Гофман в «Крошке Цахес» гармонично соединил сказочную традицию с романтической. Данного литературный эксперимент показал, что два подобных разнородных явления могут не только сосуществовать, но и представлять в своем нарративном симбиозе одно из величайших произведений мировой литературы первой половины XIX века.
Литература:
- Гофман Э. Т. А. Золотой горшок; Крошка Цахес, по прозванию Циннобер: Пер. с нем. — М.: Вагриус, 2002. — 207 с.
- Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. СПб., 2001.
- Ботникова А. Б. Немецкий романтизм: диалог художественных форм. М., 2005
- Миримский, И. С. Э. Т. А. Гофман / И. С. Миримский // Статьи о классиках. — М.: Просвещение, 1966. — С. 89.
