В последние годы существенно возрос интерес к исследованию дихотомии «свой - чужой», эксплицируемой в языке и культуре [1 и др.]. Появляются отдельные публикации, касающиеся частных аспектов этой универсальной оппозиции [2 и др.].
Актуальность исследования названной проблемы обусловлена развитием тенденции последних лет рассматривать язык как часть культуры этноса. В этнокультурологическом аспекте становятся актуальными проблемы, которые связаны с интеграцией общества, интенсивным развитием процесса глобализации, делающего относительными любые национальные границы.
«Как естественная реакция на этот процесс развивается местничество (чаще всего этническое, религиозное), стремление противопоставить себя интегрирующему «центру», чтобы сохранить существующие отличия людей друг друга. Язык, бесспорно, занимает важнейшее место среди оснований этнической идентичности», - утверждает Л.П. Дронова [3, с.267].
По мысли Ю.С. Степанова, «свои» и «чужие» - это противопоставление, в разных видах, пронизывает всю культуру и является одним из главных концептов всякого коллективного, массового, народного, национального мышления» [4, с.126].
А.Б. Пеньковский выдвигает предположение, что рассматриваемый семиотический принцип отражается и в языке - в его системе, категориях и механизмах. Исследователь предлагает гипотезу о существовании семантической категории «чуждости», которая сопрягается с категорией отрицательной оценки («чужое - плохое») и имеет специальные средства языкового выражения [5, с.14].
Разумеется, наше исследование - лишь один из необходимых шагов в этом аспекте, направленном на рассмотрение глобальной функционально-семантической проблемы на предельно ограниченном языковом материале. Подчеркнем, в работе не ставится цель сопоставительного анализа диалекта и литературного языка. Диалект рассматривается как форма коммуникации, включающая языковые единицы разной системной принадлежности.
Мы предполагаем, что существует коммуникативная категория «чуждости», которая эксплицируется в различных модусных смыслах диалектных контекстов с лексемой «там».
Лексема «там» как объект изучения вызывает интерес у многих исследователей русской литературной разговорной речи [6] и рассматривается как метаречевой маркер, который говорящий использует в устной спонтанной речи для указания на неточность, приблизительность, маловажность, неопределенность выражения, оттенок скрытого пренебрежения к характеризуемому объекту посредством местоимения «там». Заметим, что в названных работах наблюдается фрагментарное описание семантики названного указателя, который обычно представлен в ряду других показателях устной спонтанной речи (например, «всякий», «такой», «как бы», «так сказать» и др.).
Настоящее исследование проведено на материале русских старожильческих говоров Среднего Приобья.
Цель данной работы – определить организующую роль коммуникативной категории чуждости, которая эксплицируется в различных модусных смыслах диалектных контекстов с лексемой «там».
Семантическим центром слова «там» является значение «отчуждения», обеспечивающее «чистоту» семантики «чуждости». Отчуждение обусловливает контекстные приращения – обобщение, приблизительность, неодобрение, сомнение, пренебрежение и т.д.
Отчуждение может проявляться по разным основаниям: другой мир, другое время, пренебрежение, неопределенность, неизвестность, негативная оценка, отрицание и другое. Иногда эти признаки выступают не в «чистом» виде – негативная оценка, неопределенность могут порождать пейоратив (пренебрежение). Поскольку главной фигурой выражения оценки является говорящий, то лингвоцентрическое направление изучения субъективной модальности осложняется социолингвистическим контекстом, требующим обращения к речевой ситуации.
«Там» в значении частицы передает указание на неличное, чужое пространство, которое представляет
· реальный локус (хозяйство, дом, человек и т.д.): 1) У тебя нету там ничё выпить?; Я пошла к Гуте. Ну, Гутя там чай согрела; У тебя, Кать, сколь пирогов в руках там?; Тоже она у вас работат, я не знаю кто; Может, у нас не так скажут, а там по-другому; 2) «Пойдем к тете Нюре сходим!» А мне неохота: ково там делать; Моют её [собаку], и Катя ходит с ей гулят там - ой! Вы там не усаживайтесь, а давайте надевайте фартуки и давайте стряпать;
· ментальный мир (внутреннее, душевное состояние другого человека, его возраст): 1) Пойдем, Аня, как она там чувствоват [себя]; Вот она только уволилась нынце зимой [на пенсию]. Там писят пять; 2) Чё ему там, еще холостой пока.
«Чужое» пространство представляется нейтрально (в противопоставлении «своему») (примеры 1) и в коннотативном оформлении (с сопутствующим значением) (примеры 2). Например, указание на реальный или ментальный локус может сопровождаться эмоциональной окрашенностью («не хочу идти туда, потому что там скучно», или «ухаживать за животным, как за человеком, - это воспринимается сельским человеком с непониманием, поэтому осуждается», или «можно снисходительно относиться к холостому мужчине, потому что большая ответственность будет у женатого человека»).
«Чужое» выявляется на фоне «своего» мира, где господствуют законы, хорошие установления и порядок.
Высказывания со словом «там» в значении «тогда», «в то время», то есть «не сейчас – значит не здесь», реализуют представление о времени как о пространстве: Ну все равно мне было там 20 лет; Мы-то были молоды, незамужние там; Сосед позвал в кумовья, там крестили детей.
В момент говорения определяются границы коммуникативного пространства, и в случае неполного «погружения» коммуникантов в ситуации, прожитые до момента речепроизводства, прошлая жизнь рассказчика осознается в данной ситуации как необратимая во времени и в пространстве, поскольку молодые годы не вернуть, дети выросли и т.п. Лексема «там» в данном случае «работает» для собеседника: субъект намеренно выражает идею «чуждости», противопоставляя прошлое (свое пространство) и настоящее (общее с собеседником пространство). Таким образом проявляются не только правила речевого этикета, но и особенности восприятия временных отрезков и собственного «я»: человек представляет его как бы «расщепленным» - «я-сейчас» в рамках коммуникативного пространства и «я-тогда» в другом, уже чужом пространстве. Отчуждение от происходившего способствует отстраненной (объективной) демонстрации картин прошлого.
Лексико-семантическая категория «чуждости» пересекается с семантическими категориями персуазивности и неопределенности.
Значение персуазивности основывается на оценке информации автором высказывания с точки зрения степени ее достоверности. Утверждение Т.А. Демешкиной о том, что «квалификация информации как чужой в большинстве случаев автоматически влечет за собой сомнение в ее достоверности» [7, с.112-113], можно рассмотреть с другой точки зрения: неуверенность в достоверности сообщения (например, по причине опосредованного способа его получения), незнание предмета или неполное знание о нем, порождающее неопределенность, ведет к квалификации информации как чужой.
Языковая экспликация отчуждения осуществляется посредством самостоятельного указателя «там» и сочетаний «там + чё ли (цё ли)», «там + чё-то», «какой-то + там», «вроде + там», «там + где-то», «там + не знаю»: То ли там попы хозяйничали, то ли чё ли, я не знаю; По-славянски ли цё ли там [читают над покойником]; Наверно, чё, много там мыла ли чё ли; Я слышу, чё-то там собаки лают; Боронили, боронили, тятя там чё-то делал, не знаю; Не знаю, кем она работала, в профилактории там чё-то, не знаю; Колыванов там ставил корчажки ли чё ли; В сорок пятом, однако, Япония там чё-то; Щас там какой-то ремонт, чё ли там; Взяли и пропал где-то там; Она как вроде приветила там как уж их, не знаю; Там где-то какой-то городок; Чьи они там были, каки они там были [тарелки]?
Дейктик «там» вносит в нейтральный контекст семантику нарочитой небрежности, связанной с намеренным отстранением в ментальном пространстве неприятного сообщения (например, информации о болезни), или сферы неизвестных говорящему имен: Так-то вроде, это само, не интересуесси, и не знаешь, котора там стриж; И так просил этот – вот тут-то живет – Михаил ли как его там; Не знаю, у Пашки там инвалидность или чё; А он в больнице лежал, у его чё-то в мочевом, чё ли там канале, чё-то у его там заболевание было; Щас-то в больнице её [рожу] лечат, а тода не лечили, там резали-резали-отрезали [ногу].
Коннотативное значение «там» может содержать субъективную оценку, которая согласуется с тем же значением рематического центра: А с однем проездила все имушшество, она там голенька приехала; А у ей муж был, она давай крутить с однем там парнем; Девка кака хороша-то была. А потом за её каку-то подобрал там толсту.
Основное сообщение сопровождается негативной оценкой человеческих поступков, не укладывающихся в традиционные (= правильные) представления об устройстве личной жизни в данном коллективе. Отрицательно оцениваются действия людей, которые не хранят собственное достоинство, верность супругу, непостоянны в отношениях с другими людьми и т.п. Отстранение, порожденное негативным отношением к предмету и выражаемое в речи знаком «там», сопровождается словоформой «один» (вариант: «какой-то») в значении «неопределенный, малозначительный», что способствует, полагаем, усилению степени невысокой оценки.
Т.В. Маркелова пишет о врожденности оценочного смысла, зафиксированного в психической сфере личности положительных и отрицательных эмоций в различных оппозициях-номинациях (вкус-безвкусица, зрячий-слепой, аромат-смрад и т.п.), «формирующих бессознательное и сознательное отношение к действительности, мотивирующих поступки, ориентирующих «добро» и «зло» на вырабатывающую социальной природой общественного устройства «шкалу оценок», оценочный стереотип, существующий в сознании говорящего» [8, с.67].
А.Б. Пеньковский обращает внимание на особую функциональную нагрузку указателя «там» в сочинительном ряду однородных членов в примерах типа: В книжках пишут: весна, птицы поют, солнце заходит, а что тут приятного? Птица и есть птица и больше ничего. Я люблю хорошее общество, чтоб людей послушать <…>, а эти там соловьи или цветочки – бог с ними (А. Чехов. Убийство)» (подчеркнуто нами - Н.К.) [5, с.80].
Исследователь предполагает, что «чужим» и потому отрицательно оцениваемым и отвергаемым оказывается во многих случаях не сам «чужой» мир, а его, противоречащее стандартному о нем представлению, внутреннее разнообразие.
Считаем, что в данном случае указатель «там» выполняет функцию обобщения (генерализации) для слов однородного ряда.
За счет генерализации, выражаемой лексемой «там», объект исключается из коммуникативного пространства, из своего культурного, ценностного мира. Обобщение может доводиться говорящим до предела, в этом случае объект интерпретируется не только как другой, чужой, но и как «чужой, поэтому плохой».
Обобщение становится основой для семантики отчуждения в «чистом» виде, когда отрицательная экспрессия сведена к минимуму или вообще отсутствует, но семантика отторжения, тем не менее, присутствует, вероятно, из-за наличия идеи неопределенности и/или незначительности факта – то, что не стоит внимания («не в моем внимании»): Вот по цене это там Болгария, Чехословакия или кто нам пришлет, те цены разны; Только рыба на эти на поминки, ну там пироги сладкие; Купить чё-нибудь там, ситчик куплю; Говорю, пойду посмотрю чё-нибудь там на подарочек; Насос надо там какой-то, а где его взять? Где чё там натычут, привяжут всяко разно; придет, принесет мне варенья или там…ну, чё-нибудь принесут.
Обобщение может сопровождаться безразличным отношением к предмету: Ну, парень да и парень, а чё там, и не узнашь, чтоб прям это само; И там ешо чё-то, каки-то эти, как их, витамины; Где она работала? Каким-то этим, инженер-плановик ли кто ли она была там.
В приведенных высказываниях «там» выражает безразличие и/или пренебрежение, эксплицирующиеся в сочетании с местоимениями «чё-то», «чё», «каки-то», «ли кто ли».
Пренебрежение может выражаться и знаком «там» в сочетании со словом «всякий» и/или формой множественного числа существительного (ср. конструкции с определителем «всякий» и противопоставление по числу в литературной речи: [5, с.14-29]: Кажна музыка-то на этой накручена там всяка разна, а танец один и тот же; Ельцы там, всяко, хорошей рыбы не было.
Говорящий стремится передать пресуппозитивную информацию: «музыки слишком много, а танцы однообразны - это плохо», «есть рыба елец (мелкая рыба) и другая подобная ей рыба - и это незначительный факт, а хорошей (= крупной) нет»).
Исключительно высокий уровень обобщения ведет к однородности предметов «чужого» мира и отказу от выделения их отличительных признаков. «Если «свой» мир - это мир, познанный и познаваемый, открывающийся познающему «своему» через выделение из общего и единого отличительных признаков отдельных дискретных объектов, то «чужой» мир - это мир неведомый и незнаемый, более того, это мир, который и не следует знать» [5, с.22].
Частица «там» регулярно передает значение приблизительности. Ей свойственно значение «и так далее», «это и подобное»: Каки вилы бывают…Там чашеобразные, ваннообразные, козьи вилы называцца; Специально там десяточек яичек, сколько-то масло там кладут; Называли трешшотка. Аgа. Коней запрягут, два там или ишо парочкой запрягут коней; Кастрюлья поставят варенье или ведро там, а раньше горшки были; Лошадей пять едут, чтоб от них гостей везти первых, там родителей, приданое, там уже поезд идет; Ну, не скажешь, что там было пять ли сколь коров, на моёй памяти две-три было.
Генерализующий принцип функционирования частицы «там» порождает значение «к примеру, например», «на выбор»: В други праздники, там Троица, например, в Яру там Рождество или там Крещенье; Ну, такого ничё [в приданое], чтоб скот там, а только из одежды; Ну раз огонь зажегся у там вот Сидоровых, у Ивановых ли, всё, наверно, у них сваты; И вот это…расплетают, ну, там матери или там, ну, хто, родственники плачут, причитают; Клевушну там ли, баню ли, ли каво ли - всё из лесу строили; Свадебный поезд едет, перед ним ворота заламывают, выкуп просят. Самогон там или водки.
Распространены в говоре следующие комбинации: частица «там» в сочетании с местоимениями и наречиями «какой» («каки», «кака»), «сколько», «где», «что» («чё»), «ково»: Каки там учителя были! Я так крепко всё посылки слала - и мясо, и сало, и варенье. Кака там стипешка! Кака там деревня, там мало домов; Сколько там огурцов продажи было! А там чё: нажимай на рычаг [о тракторе]; Поросят зажаривали. Возни много. Ну, и сейчас делают, конечно, чё там говорить; Ну а где там - стрежишша такая!
Эти комбинации, полагаем, являются устойчивыми сочетаниями, «фразеологическими построениями» (термин Н.Ю. Шведовой) [9, с.10]. В их основе лежит определенная модель, специфика которой состоит в ограниченной возможности наполнения одного из составляющих элементов или во фразеологическом характере самой этой модели, которая используется для выражения дискредитации объекта наблюдения, мысли, оценки как элементов «чужого» мира за счет семантики «отрицания чего-либо, возражения на что-либо, указания на невозможность чего-либо, на недостаточность, незначительность какого-либо факта, действия, признака», сопровождаемой эмоционально-экспрессивным компонентом в значении. Например, сочетания «какой там», «сколько там» употребляются для указания на недостаточность: А кака там пенсия-то была колхозная? (= маленькая пенсия - это плохо), Сколько огурцов-то там, господи! (= мало огурцов - не стоит внимания); незначительность, невысокую оценку: Ну, какой там квасок? Пресноватый (= плохой квас); «чё там», «какой там», «где там» - для усиления эмоционального отрицания обычно на вопрос собеседника: Кака там ягода! Вся погорела (= нет ягоды - это плохо); Раз упиват, дак чё там хорошего? (= употреблять спиртное - это плохо).
Таким образом, категория чуждости играет значимую роль в организации коммуникативного пространства. Механизм речевого миромоделирования посредством единицы «там», исследованного в аксиологическом плане, обнаружил пространственный спектр эмоциональных, персуазивных, темпоральных и других отношений. Анализ лексемы «там» показал связь категории «чуждости» с категориями неопределенности, модальности, персуазивности.
Указатель «там» выступает в роли пресуппозитивного знака, несущего субъективно-модальную информацию, которая определяется коммуникативно-когнитивной интенцией говорящего, определяемой особенностями восприятия объекта, нормами бытия языковой личности или языкового коллектива.
Анализ пространственного дейктика «там» выявил его коммуникативную и оценочно-коммуникативную функцию: посредством этой лексемы говорящий определяет начало границ некоммуникативного пространства, а также вводит в высказывание экспрессивно-оценочный план дискредитирующего характера.
Библиографический список.
1. Арутюнова Н.Д. Показатели чужой речи «де», «дескать», «мол». К проблеме интерпретации речеповеденческих актов // Язык о языке: Сб. статей/ Под ред. Н.Д.Арутюновой. - М.: Языки русской культуры, 2000. - С.437-450; Пеньковский А.Б. О семантической категории «чуждости» в русском языке // Проблемы структурной лингвистики. - М., 1989. - С.54-82; Пеньковский А.Б. Очерки по русской семантике. - М.: Языки славянской культуры, 2004.; Порядина Р.Н. О семантической категории «свойственности» в русском языке // Картина мира: модели, методы, концепты. Материалы Всероссийской междисциплинарной школы молодых ученых «Картина мира: язык, философия, наука» (1-3 ноября 2001 года). - Томск: Издание ТГУ, 2002. - С.74-80; Славкина И.А. Динамика лексического выражения понятия «чужой» в истории русского языка: Автореф. дис. … канд. филол. наук. - Томск, 2003; Серебренникова А.Н. Речевое воплощение понятия «свое»-«чужое»: социально-экологический аспект // Актуальные проблемы дериватологии, мотивологии, лексикографии. - Томск: Изд-во ТГУ, 1998. - С.96-99; Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. - М., 1997. - 824 с.; Паршина О.Н. Концепт «чужой» в реализации тактики дистантирования (на материале политического дискурса) // Филологические науки. - 2004. - № 3. - С.85-94
2. Баранов А.Н. Заметки о «дескать» и «мол» // Вопросы языкознания. - 1994. - № 4. - С.114-124; Дронова Л.П. Языковая история становления оппозиции «свой-чужой» и категория оценочности // Европейские исследования в Сибири: Материалы Всероссийской научной конференции «Мир и общество в ситуации фронтира: проблемы идентификации». Вып.4. - Томск: Изд-во ТГУ, 2004. - С.267-279; Гришина О.А. Россия и Америка в рамках категории «свой - чужой» // Филологический сборник. - Кемерово: комплекс «Графика», 2002. Вып.2. - С.47-50; Кишина Е.В. К вопросу о категориальной сущности феномена «свойственность - чуждость» (структура и характер категории) // Актуальные проблемы лингвистики, литературоведения и журналистики. Под ред. А.А.Казакова. Вып.5. Ч. 2: Лингвистика. - Томск: Издание ТГУ, 2004. - С.63-66; Серебренникова А.Н. Деление на «своих» и «чужих» по этнической принадлежности (лингвокультурологический аспект) // Филологические исследования: Сб. статей молодых ученых. - Томск: Изд-во ТГУ, 2000. - С.149-151
3. Дронова Л.П. Языковая история становления оппозиции «свой-чужой» и категория оценочности // Европейские исследования в Сибири: Материалы Всероссийской научной конференции «Мир и общество в ситуации фронтира: проблемы идентификации». Вып.4. - Томск: Изд-во ТГУ, 2004. - С.267-279
4. Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры. - М., 2001
5. Пеньковский А.Б. Очерки по русской семантике. - М.: Языки славянской культуры, 2004
6. Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. - М.: Изд-во Академии наук СССР, 1960; Пигрова Е.К. О метаязыковых маркерах в устной спотанной речи// Язык. Человек. Картина мира: Материалы Всероссийской научной конференции/ под ред. М.П.Одинцовой. - Ч.1. - Омск: Омск. гос. ун-т, 2000. - С.140-143; Пеньковский А.Б. Очерки по русской семантике. - М.: Языки славянской культуры, 2004
7. Демешкина Т.А. Теория диалектного высказывания. Аспекты семантики. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2000
8. Маркелова Т.В. Семантика и прагматика средств выражения оценки в русском языке // Филологические науки. - 1995. - № 3. - С.67-79
9. Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. - М.: Изд-во Академии наук СССР, 1960.
Автор Курикова Н.В.
[1] Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ («Коммуникативная категория чуждости и ее роль в организации устного общения»), проект № 08-04-15037з
